«Иди умирай в Алеппо»

В Москве, несмотря на заявления о выводе российских войск из Сирии и ослаблении боевых действий, все еще остается достаточное число беженцев из этой арабской страны. Они не хотят уезжать и пытаются получить в России официальный статус. Но большинство из них так и остаются нелегалами. МОСЛЕНТА пыталась понять, что удерживает сирийцев в стране, и почему их не хотят здесь видеть.

– Я люблю гулять Москва, люблю гулять девушка, - с небольшим акцентом говорит черноволосый аккуратно подстриженный мужчина и улыбается.

• Не «гулять девушка», а «гулять с девушкой», - поправляет его приятная женщина средних лет. Вокруг, за партами, сидят мужчины. У каждого на столе лежит букварь. На стенах - алфавит и рисунки деревьев с подписями.

Женщина – учитель русского языка Ирина Гвоздева. Мужчины – граждане Сирии, которые пытаются адаптироваться к жизни в России. Дело происходит в недавно открывшемся в подмосковном Ногинске центре по изучению русского языка.

Правда, ни школой, ни центром это место назвать официально нельзя. Организаторы проекта – волонтеры из комитета «Гражданское содействие» - предпочитают называть всё просто «курсами».

В соседнем помещении занимаются сирийские дети. Они готовятся к поступлению в российские школы, куда не могут попасть не только из-за языкового барьера, но и проблем с документами. Во время перерыва они орут и носятся из одного класса в другой. Коридора в здании нет, как, впрочем, и гардероба, вестибюля, спортивного зала и всего того, из чего состоит обычная школа.

Несмотря на свежий ремонт внутри, снаружи деревянное здание выглядит жалко. Краска, когда-то покрывавшая стены, была, кажется, голубой; часть окон закрыта чем попало; со второго этажа на козырек аккуратно спускаются вездесущие кошки, которыми насквозь провоняли сени. За забором и гниющими сараями видна колючая проволока, опутывающая здание соседнего СИЗО.

Дети играют в почти растаявшей куче снега: кто-то в шутку дерется, один из мальчиков безуспешно гоняется за грязным подраным котом. В окно их замечает учитель и быстро загоняет разновозрастную толпу в тепло старого дома. Сверху за всем недовольно наблюдает престарелая жительница.

Пока есть время, мы разговариваем с Ириной Гвоздевой на кухне. Она рассказывает, что это не первая попытка научить сирийцев русской культуре в Ногинске. Волонтеры организовывали такие курсы и раньше, снимали комнату в похожем доме, привлекали спонсоров, но летом прошлого года пришла очередная проверка и всех разогнала.

Сейчас, по словам Ирины, русский язык учат 56 человек, но желающих больше. Взрослые занимаются по утрам и вечерам, в зависимости от того, в какую смену работали, дети – в первой половине дня.

В Ногинске проживает около двух тысяч сирийцев. В основном они приехали из города Алеппо и работают здесь на многочисленных швейных фабриках, основанных их соотечественниками, переселившимися в Россию еще в начале 1990-х. Выбор тогда определила промышленность. Как Ногинск, так и Алеппо всегда славились развитым швейным производством.

«Они хотят влиться, интегрироваться, они планируют сдавать экзамены на получение гражданства. Но живут общиной, и в основном общаются между собой, редко когда выходят за рамки. Кто женат на русских девушках, ещё более-менее имеют друзей русских, общаются. А в основном по двое-трое ходят, в связи с теми событиями, что происходят. Им будет сложно», - объясняет Гвоздева, временами прерываемая учениками.

Она рассказывает, что для нее важно общаться с сирийцами не только ради знакомства с иной культурой, но еще и потому, что для них она – представитель России, и от ее работы будет зависеть восприятие страны в целом.

«Что бы ни делало правительство, что бы ни делали чиновники здесь, я очень доброжелательна, открыта, рассказываю, объясняю, помогаю. Иногда задерживаемся. Интересуюсь, как у них дела», - делится учитель, добавляя, что сирийцы доверяют России еще с тех времен, когда СССР помогал строить в Сирии электростанции и инфраструктуру. Она не совсем понимает зачастую негативного отношения русских к приезжим.

«Они не занимают тех работ, которые мы можем иметь. На фабрике очень тяжёлый, кропотливый труд. Я не понимаю, почему так правительство относится, политику ведёт. Я поднимала документы, начиная с международной конвенции «О беженцах», различные федеральные законы, и то, что происходит вот на этом уровне…», - ненадолго замолкает Гвоздева.

Она говорит, что согласно Закону РФ «О беженцах» и Конвенции ООН «О статусе беженца», Россия должна принимать беженцев, признавая их таковыми и выдавая соответствующие бумаги. Например, статус беженца или предоставляя временное убежище. Беженцы в свою очередь обращаются за этим в ФМС, чтобы официально трудоустроиться и иметь доступ к медицине.

«Езжайте на родину и отвоевывайте вашу страну»

У здания ФМС на Пятницкой с утра очередь. Люди курят на улице и тихо что-то обсуждают. Внутри народу еще больше. Слева в стеклянной будке сидит стареющий охранник в бледно-зеленой форме.

На сиденьях вдоль стен разместились мамашки с детьми, рядом дремлет африканец. Свободного пространства практически нет. Людей славянской внешности – тоже. Душно и гулко.

Время от времени в холл входит высокий лысый работник в зеленой форме. Он тщетно пытается распределить людей вдоль стен и освободить место. Сирийцы не понимают, и он просит переводчика.

В кофейне напротив тоже суета. За одним из столиков сидит молодой сириец. Он помогает своим соотечественникам попасть на прием в ФМС и просит не называть его имени – его документы тоже зависли в одном из кабинетов.

Он не беженец и иммигрировал в Россию несколько лет назад. По его словам, стоит разделять приезжих сирийцев на иммигрантов и беженцев. У первых зачастую есть документы, деньги и работа, у вторых – ничего.

«Временное убежище дают на год. Я с сентября привел 150 человек. Из них только один получил статус. Остальным просто продляют справки о том, что они ждут собеседования. Мы с большим трудом добились того, чтобы им вообще давали эту бумажку», - объясняет мужчина, отхлебывая дешевый кофе из бумажного стаканчика.

Он говорит, что обычно никакого собеседования не следует, а справку постоянно продлевают. По сути это противоречит законам, и такая бумага имеет сомнительный статус. Часто, когда полиция останавливает сирийца с такой бумагой, ему говорят, что она поддельная. Дальше человек попадает в отделение, потом следует суд и выдворение.

По словам собеседника, первоначальное посещение беженцем ФМС, в идеале, должно быть коротким. Дежурный принимает человека, задает несколько вопросов «для галочки» и назначает дату более подробного интервьюирования, после которого принимается решение о выдаче статуса беженца, или предоставлении временного убежища, или депортации.

«Сейчас дежурный поменялся. Он профессионал в том, чтобы ставить палки в колеса. Все руководство наверняка знает, что он делает. Он сажает человека, спрашивает, почему он приехал, кто у него остался там, есть ли судимость. Но самое главное, что он говорит: «Вы чего приехали сюда? Езжайте на родину и отвоевывайте вашу страну. Почему наши солдаты должны воевать вместо вас?» Что сириец может ответить?» - рассказывает собеседник.

Он добавляет, что недавно у одного из беженцев спросили, зачем он вообще пришел и сказали: «Можете вернуться. Мы же все освободили. У вас все спокойно там».

Сейчас, по словам главы ФМС России Константина Ромодановского, наплыва сирийских беженцев нет. «В России находится чуть больше семи тысяч граждан Сирии, это на 15% меньше, чем в прошлом году. В 2015 году за временным убежищем обратилась одна тысяча сирийских граждан», - рассказывал он журналистам в январе. По официальным данным ведомства, на конец прошлого года статус беженца имели два человека, еще 337 человек находились в ожидании.

Говоря о возможности амнистии для нелегальных мигрантов, Ромодановский заявил, что не видит в этом смысла. «Предположим, мы ее объявим. Неужели вы думаете, что после этого бывшие нарушители вдруг в одночасье станут законопослушными? На мой взгляд, это вопрос риторический. Кто такие незаконные иммигранты? Это люди, которые не хотят получить правовой или трудовой статус», - ответил чиновник, добавив, что иностранный гражданин, приезжая в Россию, знает срок, в течение которого ему надлежит встать на миграционный учет и получить документы.

«Все патриархально»

В офисе комитета «Гражданское содействие» царит небольшой бедлам. В коридорах со старым евроремонтом сидят люди, двери кабинетов открыты, повсюду какие-то папки, коробки, детские коляски, тюки с вещами. Комитет занимается проблемами беженцев из Украины и Сирии, помогает им обосноваться в России, получить документы и медицинское обслуживание.

В кабинете руководителя комитета Светланы Ганнушкиной тоже легкий беспорядок. Повсюду брошюры о беженцах, стол завален бумагами, стены сплошь завешаны различными грамотами, в центре – письмо с вензелями от президента.

В конце рабочего дня Светлана Алексеевна выглядит усталой. Тихим голосом она рассказывает, что происходящее в России противоречит нормам права. По ее словам, верховный комиссар ООН неоднократно высказывался, что сирийских беженцев нельзя возвращать обратно, потому что это опасно для жизни. В 2014 году было заявлено, что возвращать нельзя и в соседние страны из-за их переполненности. В России же суды зачастую принимают решение о выдворении.

«Судебная система абсолютно не готова, чтобы решать такие проблемы. Это зависит от того, что суды не имеют определённых политических установок, а суд у нас никакой независимостью даже приблизительно не обладает. Нам однажды судья прямо сказала: «Вот, если бы было принято политическое решение, я бы сейчас!», - рассказывает Ганнушкина.

Она вспоминает недавнюю историю, когда из Махачкалы в Москву привезли трех сирийцев, чтобы их депортировать. Тогда они просидели двое суток в аэропорту в ожидании рейса на Дамаск. Ганнушкина была уверена, что сделать ничего уже нельзя, но продолжала судиться и отстаивать права этих беженцев. Тогда помог правозащитник Михаил Федотов, который поговорил с Ромодановским. Сирийцев отправили обратно.

«Я благодарна Ромодановскому, но я не уверена, что это только эксцесс исполнителя. Если даже эксцесс исполнителя - это означает плохое управление. Может это достаточно намеренная небрежность. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь не только наказал сотрудника миграционной службы, но даже в какой-то форме осудил из руководства за то, что не было предоставлено убежища. А вот за то, что слишком много предоставлялось, а много — это десять — я знаю, что попадало», - говорит Светлана Алексеевна, периодически прерываясь, чтобы ответить на звонок.

По мнению Ганнушкиной, руководство ФМС задумывается о коррупции в том плане, что если разрешений слишком много, то здесь явно было место взятки. Отсюда и такая внутренняя цензура. И место коррупции действительно есть.

«Подходят люди [в отделении ФМС] и говорят: «Вот тебе телефон — позвони». Всё. А иногда просто за угол — такое тоже бывало. У нас всё, знаете ли, патриархально», - рассказывает Ганнушкина, добавляя, что временное убежище стоит от 30 до 70 тысяч рублей и почти все сирийцы, попадающие в комитет, приходят с такими бумагами, которые часто бывают липовыми.

Частый посетитель комитета – сириец Самир – рассказывает, что нарваться на неприятности можно вне зависимости от того, липовые у тебя документы или нет. Недавно его остановили полицейские и после проверки документов, заявили, что они поддельные.

«Они забрали меня. Пить не давали, есть – тоже, в туалет не отпускали. Потом вывели на улицу на мороз. Сказали, что там в туалет ходить. Час не пускали меня, - вспоминает Самир, заметно волнуясь и забывая половину русских слов. - Потом мне сказали: «иди умирай в Алеппо». Потом ударил меня один раз, потом еще раз, потом еще. Их двое было с электрониками [электрошокерами]. Они сказали, что меня надо убивать. Но как убивать, если милиция должна нам помогать!?».

Самира в итоге отпустили после пересменки. Он хотел найти свидетелей в свою защиту, обратился к сирийцу, который сидел с ним, но заплатил взятку. «Он сказал мне: «Самир, я боюсь, у меня документов нет». Потом меня отправили на больницу. У меня голова была такая горячая», - вспоминает он.

Недавно в ФМС ему выдали новый документ. «Отсутствие обстоятельств, препятствующих добровольному выезду, выдворению и депортации за пределы Российской Федерации. Отсутствие законных оснований для дальнейшего пребывания в соответствии с п. 13 ст. 7 ФЗ «о беженцах», - написано в бумаге.

«Когда война закончится, я уеду»

Холодный и грязный Ногинск сейчас гораздо привлекательнее теплого Алеппо хотя бы потому, что здесь есть дома. В двухэтажном деревянном бараке с маленькими квартирами снимают жилье иммигранты.

В тесной комнате, заваленной тюками, с трудом помещаемся три сирийца, фотограф и я. Оставшееся место в центре занимает кальян. Мы передаем его по кругу, пьем чай из пакетиков. Никто из них не хочет уезжать из России.

«Куда уезжать? Я клей здесь. Никуда не уезжать. Мы хотим сделать официальные документы… Каждый день два-три человека едут в Норвегию. Они едут на электричках до Мурманска, потом такси на границу. Там они покупают велосипед и едут в Норвегию. Там у них берут паспорт, через один-два дня сажают на самолет и в столицу. Они там кушать и спать целый день. Они говорят, что очень скучно», - говорит Самир, но его перебивает Ахмед Али.

Он совсем не похож на беженца в классическом представлении. На нем элегантный свитер и скроенный по фигуре кожаный пиджак, который он сшил сам, ухоженные руки, аккуратная стрижка. Он скорее напоминает бизнесмена средней руки, который уже не гонится за понтами. Тем не менее, Ахмед такой же бывший работник швейной фабрики.

«Меня учили, что Россия – друг Сирии. Мы все равно хотим в Россию. Я три года здесь, я привык к российским людям. Люди хорошие тут. Я не хочу здесь никакого паспорта, я хочу работать для жизни. Когда война закончится, я уеду, - сбивчиво говорит он. - В Европе людям дают документы, квартиру, им находят работу. Здесь я не хочу квартиру, не хочу зарплату, я просто хочу бумагу для работы.

Сирийцы могут помогать России. В магазине свитер стоит, например, 50 рублей. Я буду вам такой же делать за 15 рублей. Помоги мне, и я вам буду помогать», - рассуждает сириец, добавляя, что готов честно платить все налоги в России, главное, чтобы оставалось немного денег, которые он отправит родственникам.

Ахмед нервничает и закуривает очередную дешевую сигарету. От густого дыма по стенам разбегаются тараканы. На кухне закипает чайник. Самир рассказывает, что в Сирию он тоже не может вернуться. Его дом в Алеппо давно разрушен. В подтверждение он показывает фото товарища в фэйсбуке, стоящего напротив руин.

«Если я вернусь в Сирию, то меня заберут в армию. Против кого я буду воевать? Тоже против сирийцев. У мусульман так: если ты специально убил человека, который не виноват, это как будто ты убил всех людей. Дальше как бог на тебя посмотрит?», - говорит он, добавляя, что и оставшиеся сирийцы, потерявшие родных, не поймут того, почему он отсиживался в России во время войны.

«У нас очень грязная война. Не тот случай, когда одна армия воюет с другой. Если армия воюет с армией, то это нормально. А не как сейчас, когда с самолета бомбы кидают. У тех людей нет никаких самолетов, воздушной пушки. Там просто люди сидят. Они не хотят президента – их убивают. Зачем?» - раздражается Ахмед.

Он достает смартфон и лезет в Фейсбук, показывая бесконечные снимки разрушенных домов, которые ему прислали из Сирии. На экране мелькают пыльные трупы детей, тюрьмы, оружие, опять трупы.

«Они говорят по телевизору, что войне конец, чтобы я ехал в Алеппо, все хорошо, самолеты ушли. Посмотри на меня, на мою ногу. Это бомбы и мне еще повезло», - Ахмед поднимает штанину, под ней огромный рубцующийся шрам.

Последние новости в моем Фейсбуке говорят, о том, что сирийская армия готовится к штурму Алеппо, где помимо террористов базируется оппозиция и курды. Штурм состоится при поддержке российской авиации.