Как человейники разучили москвичей общению с соседями

Глава «Жилая среда в ее градостроительном содержании как предмет архитектурного и дизайнерского творчества» из сборника «Массовое жилище как объект творчества» публикуется с разрешения издательства БуксМАрт

Точка отсчета По мнению многих представителей наиболее активной и творческой части профессионального архитектурного сообщества, в отечественном градостроительстве второго десятилетия ХXI века начинается новая эпоха создания качественного жилья и жилой среды для широких слоев населения. Подтверждением тому служат и некоторые меры, предпринимаемые на государственном уровне. Например, правительство Подмосковья подготовило новые градостроительные нормы, удерживающие высотность массовой жилой застройки городов в психологически приемлемых пределах девяти этажей. Для разработки нормативов и стандартов нового поколения создается крупный научно-проектный центр федерального значения.

Необходимость радикального перелома вызвана исчерпанностью действующей модели типового жилищного строительства. На фоне потребительской неразборчивости населения в оценке строящегося жилья, чему есть исторически обусловленные причины, особенно важна оценка этого жилья самими его производителями. Федеральный отраслевой журнал «Российский строительный комплекс» пишет: «В итоге государство, попытавшись улучшить жилищные условия, в действительности стало рубить сук, на котором сидит, размывая основу воспроизводства и развития национального человеческого капитала за счет тиражирования низкокачественного жилья». Речь идет о жилье в типовых полносборных многосекционных домах повышенной этажности в застройке высокой плотности.

Вспыхнувший на рубеже первого и второго десятилетий ХXI века всеобщий интерес к урбанистике стимулировал междисциплинарный «мозговой штурм» по поводу городской, жилищной и средовой проблематики, в котором приняли участие и зарубежные специалисты. В результате были обозначены новые подходы и концепции устройства городских территорий, массовой застройки, жилой среды. Предваряя их рассмотрение, имеет смысл отметить, что большие усилия, которые потребуются для достижения перелома в качественном состоянии массового жилища, вполне оправданы предстоящими объемами его строительства. Так, в нашей стране показатели жилищной обеспеченности еще не достигли показателей развитых стран. При нарастающих объемах возводимого жилья будут требовать компенсации выбывающий ветхий жилищный фонд, а также сносимые здания ранних этапов полносборного индустриального строительства. Жилища новых типов и более высоких категорий комфортности потребуются и при реновации внутригородских территорий, прежде всего огромных по площади промышленных зон городов.

Точкой отсчета, с которой сегодня начинается поиск современных форм массового жилища, стала позднесоветская, перешедшая без изменений в рыночную реальность микрорайонная модель плотной застройки многосекционными домами повышенной этажности. Она представляет собой эклектичное, несбалансированное соединение нескольких интенций и приемов пространственной организации.

Это использование, с одной стороны, крупной функционально-территориальной единицы, то есть микрорайона, которую отличают композиционная и функциональная самодостаточность, закрытость внутренней коммуникационной сети, а с другой — высокой интенсивности освоения территории, требующей, наоборот, внятного построения общественных пространств, плотной сети внутренних коммуникаций как открытой системы и части сети более высокого порядка. И еще: это попытка ввести внутрь микрорайонов традиционную городскую форму — двор, но ограничить его пространство жилыми домами повышенной этажности, отчего двор приобретает гипертрофированные размеры и теряет свои родовые качества приватного пространства.

Рассмотренная модель стала результатом эволюции советского послевоенного модернизма 1960—1970-х годов. Эволюционный процесс может быть разделен на этапы: 1980—1990-е годы и 2000—2010-е годы. Изменения происходили под воздействием двух начал. Первое из них — это стремление преодолеть слабую планировочную структурированность крупных по площади микрорайонов, аморфность их внутреннего пространства, полный разрыв с принципами городского формообразования. Второе начало ориентировано на повышение экономической отдачи территорий в соответствии со все возрастающими требованиями становящейся рыночной экономики, земельного и жилищного рынков.

Трансформация модернистской модели затронула в первую очередь принцип свободной планировки микрорайонов. Однообразие преимущественно строчных или формально-орнаментальных композиций застройки постепенно заменялось новыми формами, претендующими на воспроизведение традиционных городских пространств. Архитектурно-пространственная организация застройки микрорайонов стала трактоваться чаще всего как совокупность жилых групп.

Жилая группа (группа жилых зданий) в качестве элемента микрорайона появилась еще в ранних нормативных документах эпохи модернизма. Но тогда реализация этого рекомендательного положения затруднялась низкой градостроительной маневренностью типовых зданий и их чрезвычайно ограниченной номенклатурой. Преобладание домов одного типа с их ориентацией по странам света (в основном меридиональной), а также невозможность стыковки корпусов под разными углами очень затрудняли формирование жилых групп с выделенным дворовым пространством. По той же причине подъезды многих домов, образующих пери метр двора, выходили не в его пространство, а на противоположную сторону, что переводило дворовую композицию в разряд формального приема.

Переломным моментом в формообразовании массовой застройки стала разработка в середине 1980-х годов такого компоновочного элемента типового дома, как угловая секция. Теперь стали возможными строительство корпусов сложной конфигурации и создание в разной степени замкнутых дворовых пространств жилых групп. Благодаря этому появилось и средство более артикулированного оформления уличного фронта микрорайонов и перекрестков улиц.

Другое направление эволюции свободной планировки — это появление внутри микрорайонов пешеходных трасс, зачастую уже регулярных начертаний, внутренних бульваров и оформленных территорий вблизи центров обслуживания.

Коммерческое начало градостроительной трансформации массового жилища проявило себя в последовательном повышении плотности жилищного фонда путем наращивания этажности полносборных домов с уровня 5—9 до 17—22 этажей, причем без соответствующих изменений в структуре, планировке и архитектуре зданий и без использования в застройке сочетаний домов различных типов и этажности. В соответствии с высотными параметрами домов и нормами инсоляции увеличивались площади дворов и магистралей, делая их все менее соразмерными по масштабу с человеком. Высокая плотность жилья превратила обширные дворовые территории в автомобильные парковки.

Монолиты застройки высокой плотности одного, высокого, уровня этажности (17—25 этажей), получившие меткое название «каменных джунглей», разместились во внешней зоне периферийных частей крупных городов. В Москве они заняли 27% территории периферийного пояса города в добавление к 57%, застроенным домами высотой 5—16 этажей более ранних серий. В ситуации исчерпанности внутригородских территорий (наиболее яркий пример — Москва) высокоплотные многоэтажные жилые образования вышли за городские границы, вторглись в пригородные природные ландшафты и сложившиеся поселения.

Портрет среды Среда, сформировавшаяся в результате реализации гигантского модернистского проекта и его эволюции, впервые в послесоветской практике стала в 2013 году предметом комплексного урбанистического исследования, которое провел институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» в сотрудничестве с архитектурным бюро «Меганом». Оно было приурочено к третьему Московскому урбанистическому форуму. Исследовалась огромная территория в Москве между третьим транспортным кольцом (ТТК) и МКАД, на 77% состоящая из советских и постсоветских микрорайонов, на которой проживает около 90% городского населения.

При работе со столь масштабным объектом использовались инновационная методология и технологии сбора массива данных, привнесенные междисциплинарным научным сообществом. Они объединены аббревиатурой SPACED: «социология» (S), «политика» (Р), «архитектура и градостроительство» (A), «культура» (C), «экономика» (E), «данные» (D).

Результаты исследования во многом меняют устоявшиеся, в том числе в профессиональных кругах, представления о городской периферии. Прежде всего это стабильная среда проживания. Население в основном удовлетворено жизненными условиями: жилищем, обслуживанием, рекреационными возможностями. Вопреки общему мнению, транспортная мобильность жителей невысока: две трети жителей не покидают по утрам своего дома либо проводят время недалеко от места проживания. Они не так остро нуждаются в центре города, как это принято думать: 46% жителей проводят свободное время в своем районе и только 14% — в центре. Среди тех, кто не посещал учреждений культуры в течение последнего года, 33% составляют молодые женщины до 30 лет. Женщины сидят по районам, не выходят дальше парикмахерской, магазина, детского сада. Любимое занятие — периодические семейные поездки в крупные торгово-развлекательные центры. На периферии 46% москвичей живут с работающим в фоновом режиме телевизором.

Таким образом, женщины, дети, пенсионеры, значительная часть молодежи живут, по сути, не в Москве, а в ее районах. По городу перемещаются в основном мужчины трудоспособного возраста. Такая статистика позволила авторам исследования сделать заключение о том, что 60 % населения периферийных районов Москвы живут в системе ценностей патриархальной логики. И еще: несмотря на укорененность жителей в своих районах, их отличает низкая степень общности.

При этом только 27% населения не пользуются компьютером. Те, у кого он есть, проводят в виртуальной реальности от одного до шести часов и более, работая, «путешествуя» и общаясь с широким кругом людей. Более 50% семей имеют автомобиль, а 45% — загородное жилье. Последние цифры заставляют более внимательно отнестись к тезису о патриархальности периферийной среды. Экономической основой строительства и поддержания периферии в приемлемом для населения состоянии служит нефтегазовая рента. Главный продукт периферии — коммерческие квадратные метры. При этом доля дохода бюджета города от налога на имущество физических лиц составляет всего 0,004% (вместо 30—40% в некоторых странах). Это означает, что город лишен одного из основных экономических источников развития.

Микрорайоны потенциально хорошо связаны, равномерно насыщены остатками объектов инфраструктуры советского времени. Благодаря дискретности застройки микрорайонов 73,4% территорий открыты для пешеходов. Население высоко оценивает рекреационные возможности районов, но общественные центры, реализованные в большей или меньшей степени, не стали «собирателями» районных территорий и могут быть отнесены к категории «спящих». Мало востребована населением и сеть учреждений культурного обслуживания: библиотеки, кинотеатры, выставочные помещения. Неблагоприятными для пространственной среды можно считать пустоты мертвых промзон, которые вместе с железными дорогами расчленяют город. Однако некоторые районы, в которых нашли значительное развитие научные, общественные и культурные функции, обнаруживают потенциал образования метагородов и реализации идеи полицентризма.

Наконец, в сознании населения территория периферии очень слабо дифференцирована: остаются вне внимания жителей природные особенности и историческое наследие того или иного района, не фиксируются этапы улучшения урбанистических решений. За районами, как это принято в культурной традиции, не закрепляются символы, мифы, имена собственные. В результате периферия воспринимается как гигантское гомогенное пространство, в котором люди не задумываются о том, где они находятся. Возник устойчивый социум со слабыми локальными социальными связями. Положительное качество такой среды — стабильность, отрицательное — слабые возможности развития.

Эта характеристика московской периферии вполне согласуется с той, которую дал городскому населению социолог Б. В. Дубин (Левада-центр). Он сделал вывод о господстве в нынешнем российском обществе установок на неизменность происходящего и стремление к покою. На этом фоне усиливаются чувства тревоги и незащищенности; перспективные образы будущего, ожидания повышенного статуса представлены очень слабо. Роль «не полностью принадлежащих», как бы отсутствующих, является чуть ли не главной формой социальности в сегодняшней России.

Опираясь на огромный массив полученных знаний, исследователи с убедительностью указывают на необходимость усилить внимание не только к проблемам центра крупных городов, но и прежде всего к проблемам их периферии. Исследователи выдвигают смелую и нетривиальную идею реанимации внешнего пояса: отказ от радикальной и масштабной трансформации и превращение его в супер-парк — структурированную территорию, насыщенную культурными и рекреационными функциями с последовательно обновляемыми элементами: жилищным фондом, инфраструктурой, участками природного комплекса.

Следующий шаг Для более полного описания проблематики градостроительного развития массового городского жилища требуется исследовательское проникновение (в добавление к городскому уровню) в нижние социальнопространственные слои массовой застройки — на уровень района, микрорайона, группы домов и дома.

Во всем мире отмечаются существенные изменения в отношении человека к окружающему пространству, обусловленные произошедшей в мире технологической и информационной революцией. Изменения проявились прежде всего в резком повышении мобильности горожан — физической и виртуальной. В жилой среде произошла коренная реконфигурация локальных сообществ. Так, если в недалеком прошлом отношения жителей характеризовались компактными связями «от двери к двери», то современные сообщества представляют собой сети «от места к месту» и «от личности к личности». И локализованы эти связи по всему городу. Частые теперь туристические поездки в пределах страны и за границу, быстрое расширение сети специализированных образовательных, лечебных и оздоровительных услуг способствуют возникновению новых контактов и еще более расширяют географию поездок по городу. Как уже было показано, наиболее широка локализация интересов у взрослого (преимущественно мужского) населения. Молодые и подростковые группы реализуют свои интересы в ареалах меньшего масштаба.

С другой стороны, в культуре нового времени многократно возросла роль дома как приватного пространства. Развитие транспорта, торговли, появление новых супермаркетов, унификация одежды и т. п. привели к возрастанию ценности приватности, индивидуальности, изоляции. Соответственно, возрастают значимость и ценность домашнего пространства. Но центральной зоной дома становится не место сбора всей семьи или соседей на дворовой площадке, а индивидуальное место у компьютера, который открывает человеку доступ в безграничное внешнее пространство. Современное жилище, таким образом, выступает посредником между физическим приватным и виртуальным общественным пространством в его самых широких границах.

Важно отметить, что, усиливая значимость полюсов в пространственной структуре города (домашнее пространство и общественные пространства района, города), виртуальная мобильность действует в направлении ослабления среднего звена жилой среды — пространств дворов и микрорайонов. Соседские сообщества практически отсутствуют. Преобладающее настроение взрослого населения по отношению к этим пространствам — это «Оставьте все как есть. Ничего не трогайте». Так, на приглашение принять участие в обсуждении будущего облика и содержания дворовой территории в московском районе Тропарево-Никулино из 3000 жителей откликнулись 15. На такое же количество разосланных анкет ответили 15%.

Детские группы во дворах еще каким-то образом связаны соседскими отношениями, но юношеские группы весьма слабо или совсем не обнаруживают этих связей. Интересны наблюдения исследовательской группы CAV Research за функционированием 30 детских площадок в центральном районе Москвы. Из этого количества высокую оценку получили пять. Их отличают активная посещаемость детьми, большая площадь (1500—2000 м2), удобное расположение в междворовом пространстве и равная открытость для жителей прилегающих дворов, хорошее оборудование. Пятнадцать площадок оказались невостребованными, остальные посещаются редко. Результаты наблюдения можно трактовать следующим образом: младшие группы детей с сопровождающими их взрослыми тяготеют к более широкому и подвижному, чем дворовое, сообществу, приносящему детям большее разнообразие впечатлений, инициативы, новые знакомства. Как здесь не вспомнить о «детских садиках» — городских сквериках в окружении жилых кварталов, куда в старые времена няни приводили гулять и играть своих подопечных.

Подобную тенденцию подвижности обнаруживают исследования в подростковой группе населения, в частности, в таком массовом виде занятий этой группы, как дворовый спорт. Пространство современного двора, функционирующее в условиях высокой плотности застройки, разделения населения по уровню доходов, социальному статусу, социологи определяют как «номадическое» (кочевое). Такое пространство населяют по большей части «спортивные маргиналы», под которыми подразумеваются подростки, не пожелавшие посещать, не попавшие или отстраненные от занятий в организованных официальных спортивных секциях. Соответственно, дворовый спорт — это прерогатива подростков, для которых эта форма является одним из немногих средств самореализации. В таких условиях спортивных занятий подросток ставит во главу угла свое желание, свое эмоциональное состояние. Поэтому наблюдаются аморфность, текучесть и непостоянство форм спортивной активности подростков и состава участников дворовых команд. В процессе своего «кочевания» дети и подростки находят на недалеких от своего дома территориях (в соседних дворах, на общих территориях микрорайона) игровые и спортивные устройства с устоявшейся и более привлекательной, чем в собственном дворе, атмосферой. Так возникают зачатки публичных пространств в ткани жилой застройки.

Обнаруженные тенденции подводят к выводу о назревшей потребности в пересмотре структуры модернистских пространств жилых зон. Постепенно меняются в сторону большей интимности и эстетичности представления о дворовых пространствах, шумные занятия из которых стараются перенести за их пределы. Особую значимость в этой связи приобретают общественные пространства, которые могли бы взять на себя те динамичные функции, которые тяготеют к функциям междворовых пространств.

Новые и прежние ценности В стремлении к созданию массового городского жилища, равно обеспеченному светом и воздухом, градостроительный модернизм пожертвовал каркасом общественных пространств, веками создававшихся и скреплявших социально-пространственную целостность города. В западном мире широкое движение за общественные пространства вызвано сегодня желанием создать в плотно застроенных городах обширные лакуны, доступные для общения и отдыха всех слоев населения и служащие укреплению городских сообществ. В России те же цели требуют обратного — морфологического преобразования рыхлых массивов типовой застройки: увеличения ее пространственной плотности, четкой артикуляции путей передвижения пешеходов — проспектов, улиц, бульваров — и других общественных мест повседневного пребывания населения.

Под влиянием общемирового тренда и критического отношения к модернистскому опыту тема общественных пространств получает все более широкую разработку в отечественной социологии. Так, географ и социолог О.И. Вендина пишет: «Без общественных пространств невозможно себе представить социализации личности, формирования локальной идентичности, знакомой каждому любви к месту. Публичные пространства являются цементом, связующим город и его население, это скрепляющее звено вереницы сменяющихся поколений, они держат город не только как функциональное, но и как социальное целое, не позволяя городской мозаике рассыпаться на множество кусочков».

Однако в современных отечественных городах доминируют пространства, лишенные важного для их общественного статуса качества — публичной культуры. Эти пространства не стимулируют возникновения культуры общения и взаимодействия людей, а скорее, препятствуют им. Если в советский период это были официозные пространства перед зданиями обкомов, горкомов, райкомов, то в постсоветское время российские города наполнились новым типом псевдообщественных пространств — пространством потребления. Прежде всего это так называемые торгово-развлекательные центры, которые стали основной альтернативой приватных квартир и частных офисов, заставляя думать, что раз они не являются приватными, значит, они публичные. На самом деле это скорее «общие», чем «общественные» пространства, поскольку не создают условия для взаимодействия, общения, рождения общих интересов и выработки общественных позиций.

Следовательно, простое присутствие большого количества людей еще не является показателем публичности пространства. Публичное пространство — это то пространство, в котором человек чувствует себя членом сообщества и ощущает свою ответственность за состояние окружения и за то, что в нем происходит.

Итак, социологи, связавшие свою деятельность со сферой урбанистики, констатируют: в условиях опустения «официальных» общественных пространств ими становятся простые кафе и интернеткафе, парки со свободным WiFi доступом. Публичные интересы формируются уже не в физическом, а в виртуальном пространстве. Публичная жизнь не исчезает, но меняется и трансформируется, принимая иные формы. Но как быть с городскими пространствами, как возникновение новых форм общественной жизни сказывается на них?

Социология подводит к выводу, что, возможно, важной характеристикой публичности является ее пространственная гибкость, а основными категориями становятся не только место действия, но и подвижность во времени. Недаром во всем мире так популярны «блошиные рынки», «рынки выходного дня». Они создают публичные пространства временно, и в этой связи выявляется еще одна особенность публичных пространств — отказ от закрепления за ними одной функции. Может быть, развитие публичной сферы в городе и его частях возможно именно через создание пространств разных типов — как классических, стабильных, отвечающих критериям всеобщей доступности (формат площади, способной вместить тысячи людей, остается актуальным), так и новых, мобильно-временных, пригодных для сменяющих друг друга перформансов, скульптуры, акций, просто собраний.

Концепция подвижного социума, в равной степени нуждающегося в отчетливо разделенных приватных и публичных пространствах, хорошо сочетается с пространственной концепцией традиционного города, можно даже сказать, обостряет ее. Оказывается, площади и плотная сетка улиц снова актуальны для физически подвижного сообщества. Но и к приватным придомовым пространствам оно предъявляет требования надежной изоляции от социальной и функциональной динамики улиц и площадей. А этим требованиям отвечает периметральная застройка кварталов, то есть тот образ, к которому призывали отечественные энтузиасты средового подхода, начиная с 1980-х годов, например в книгах А. Э. Гутнова, дождался своего часа. Сегодня в градостроительстве декларируется поворот от модернистской идеологии микрорайона к идеологии квартальной системы застройки.

Примечательно, что этот поворот происходит на фоне растущего мирового интереса к советскому градостроительному модернизму, что вызвано мировым кризисом и обострением социальных проблем. Закрадывается мысль: в энтузиазме рыночного строительства не отстаем ли мы в своих градостроительных воззрениях на целый цикл? И может ли пройти бесследно для последующего развития опыт грандиозного модернистского проекта, осуществленного в СССР во второй половине ХХ века? Вероятно, не может, и поэтому представляется важным посмотреть, не проявляют ли те или иные стороны модернизма свою жизнеспособность в отношении будущего. Так, высокую устойчивость во времени демонстрирует принцип комплексности строительства — оснащение строящегося массового жилья социальной инфраструктурой. Градостроительным инструментом реализации этого принципа в свое время явилось микрорайонирование жилых территорий. В пределах микрорайона сбалансированы такие социально важные показатели, как численность населения, вместимость и номенклатура учреждений, предоставляющих нормируемый минимум общественных услуг, их пешеходная доступность, достаточность территорий, необходимых для полноценного освещения и проветривания жилых помещений. Практика конкурсного проектирования показывает, что сегодня микрорайон освобождается от архитектурно-планировочного стереотипа бестранспортной территориальной единицы со свободной планировкой. Он выступает скорее как ареал социальных гарантий в жилой среде, чем как архитектурный ансамбль или самодостаточный социально-пространственный организм. За время господства свободной планировки раннего модернизма в городах сложились своеобразные открытые и проницаемые естественно-искусственные ландшафты, которые представляют собой многообразные сочетания свободно стоящих жилых зданий умеренной этажности, а также природных форм рельефа и разросшихся зеленых насаждений. Эта морфология успела укорениться в симпатиях горожан, что продлевает жизнь дискретного типа застройки как вполне конкурентного закрытому периметру квартала. Тем более, если речь идет о строительстве и реконструкции на участках городской территории с существующей высокорослой и высококачественной растительностью, еще крепкими отдельными зданиями старой постройки. Именно на такой морфотип делают ставку идеологи московской периферии как суперпарка.

Наконец, модернизм 1960—1970х годов закрепил масштаб жилых зданий, необходимый и достаточный для создания образа города и поддержания городского образа жизни. Протяженные дома высотой 5—9 этажей, перемежающиеся с односекционными домами-башнями большей этажности, психологически еще не порывают с землей, способствуя людским контактам, и в то же время сохраняют важнейшее качество городского жилища — обеспечение анонимности частной жизни семьи. Кроме того, фоновая застройка средней этажности, удерживая гуманный масштаб большей части городского пространства, допускает существенные отклонения отдельных зданий и их комплексов в сторону других высотных уровней — малоэтажной и высотной застройки. Этим обогащаются и архитектура города, и палитра типов его жилища.

Гипотеза синтеза В итоге ситуацию рождения новой парадигмы градостроительной организации массового качественного жилища определяют несколько трендов, которые создают предпосылки для достижения разумного многообразия как условия комфортности жилой среды. Это провозглашенная переориентация на квартально-периметральную модель и одновременно реабилитация некоторых сторон модернистского формотворчества 1960—1970-х годов; взрывной рост виртуальной и физической подвижности горожан, сопровождаемый потребностью в реструктуризации размытого пространства микрорайонов в пользу сети общественных пространств разных уровней и улучшенного благоустройства придомовых территорий разумного размера. Непреложным условием реализации выявленных трендов становится снижение этажности многосекционных жилых домов, что не исключает, а даже стимулирует создание на «надежном» фоне среднеэтажной застройки комплексов контрастных высотных уровней. Тем самым возникает перспектива сложной морфологии жилых районов, архитектурного синтеза градостроительных форм.

Творчество наиболее чутких отечественных архитекторов подтверждает реальность такой перспективы. Начавшись в сегменте строительства элитного жилья, поиск новых форматов обнаруживает себя и в массовом жилище. Будем исходить из складывающейся во всем мире гуманистической позиции, состоящей в том, что качество архитектурных решений не должно быть отличительным знаком жилья разных категорий стоимости и комфортности. Наоборот, архитектура рассматривается как средство социальной интеграции.

Итак, сохранив в себе рациональное начало микрорайона, жилая застройка все чаще принимает индивидуализированную форму жилых комплексов — образований, более гибких по размерам, функциональному составу и пространственной организации (от групп кварталов с закрытым периметром до свободной планировки). Например, получивший широкое признание жилой комплекс «Садовые кварталы» в Москве (архитектурное бюро Сергея Скуратова) включил в себя четыре квартала в их исторически сложившихся границах. Кварталы объединены внутренней рекреационной зоной-площадью с водным зеркалом в ее центре. Посредством сохраненных направлений старых улиц центральная зона комплекса соединена с окружающими пространствами района, что делает ее общедоступной. Этот же мотив открытости-закрытости присутствует и в застройке кварталов. Периметр каждого из них образован «частоколом» башен, чередующимся с протяженными корпусами мягких очертаний. Последние оформляют наиболее ответственные в градостроительном плане участки периметра кварталов.

Пожалуй, впервые в новейшей отечественной практике пространство дворов и их земельная составляющая («пятый фасад») получили оформление, качественно тождественное архитектуре зданий. Освобожденное от парковок (находятся в подземном уровне) и стандартного набора площадок (вынесены в общее пространство внутреннего парка) пространство дворов интимно, затейливо организовано в разных уровнях, как бы продолжая объемы домов. Архитектура отдельных корпусов, спроектированных коллективом из семи ведущих отечественных архитекторов, непротиворечива, современна и элегантна. Это естественным образом делает комплекс «Садовые кварталы» художественным ядром большого исторически сложившегося района Москвы.

Такой же принцип центричности внутренней структуры и яркой внешней индивидуальности усматривается в жилом комплексе другой стоимостной категории. Это «Солнечная система» — комплекс с жильем экономкласса, который возводится в Химках компанией URBAN GROUP. Компания позиционирует себя как пионер в создании нового формата доступного жилья. Его суть — в сочетании рациональной структуры и стоимости жилья с высокими эстетическими качествами среды. Нельзя не отметить, что все архитектурно-градостроительные новации компании стали возможными благодаря концентрации всех видов работ в ее руках и экономии средств за счет отказа от посредников.

По своему архитектурному и планировочному решению комплекс можно охарактеризовать как яркую реакцию на микрорайонный стереотип панельного строительства и одновременно как поиск современного нестандартного формата квартальной застройки. Жилой комплекс с населением восемь тысяч человек имеет в своей планировочной основе радиально-кольцевую систему внутренних улиц и пешеходных путей. Пространственная система коммуникаций является ведущей в облике комплекса. На нее «посажены» небольшие кварталы — жилые группы с внутренними дворами, которые образованы домами криволинейных очертаний различной этажности. Ведущий мотив среды — сочетание проницаемости и закрытости, связности и изолированности. Это свойство делает жилое образование целостным и внутренне разнообразным, визуально богатым. Такому впечатлению способствуют и детали, например, многочисленные арочные проемы на разных уровнях зданий, приемы смещения фасадных плоскостей относительно друг друга, создающие эффект многоплановости застройки. В результате формируется привлекательное пространство со всеми признаками зрелой городской среды.

Что касается архитектуры комплекса, то она представляется демонстративным противопоставлением модернизму. Ее главная цель — индивидуализация облика, украшение и романтизация среды массового жилья. Для этого авторы используют сложную пластику комплекса, имитируют сплошную застройку старых европейских улиц с тесно примыкающими друг к другу узкими и разнообразными фасадами домов, смещают фасадные плоскости нижних и верхних частей зданий, что создает эффект многоплановости застройки, а также обращаются к мотивам древнеримской архитектуры. Но говорить на этом примере об убедительных образных и стилистических находках архитектуры массового жилья нового поколения пока рано.

Еще более отчетливо, чем на рассмотренных комплексах, черты синтеза модернизма и традиционных градостроительных форм можно продемонстрировать на застройке градостроительных объектов меньших объемов. Например, синтез дискретных и периметральных форм предложил С. А. Скуратов, выполнивший концептуальный проект застройки площадки в сложившемся Преображенском районе Москвы. Невзрачное окружение потребовало от автора, с одной стороны, ограждения внутренней жизни кварталов, а с другой — обогащения облика района за счет ярких форм новостройки.

В проекте использован прием, привносящий мотивы открытости в квартал, сплошь застроенный по периметру. Он состоит в устройстве многочисленных крупных вырезов и проемов в корпусах, ограждающих внутреннее пространство двора. В результате этот, казалось бы, намертво изолированный двор буквально пронизан визуальными и пешеходными коридорами. Другой пример — жилище в совсем другом окружении: жилой комплекс вблизи зеленого массива в Ростове-на-Дону, спроектированный А. Асадовым. Тут, наоборот, опорным мотивом являются дискретная форма застройки и равномерное заполнение всего пространства квартала. Но конфигурации отдельно стоящих корпусов столь развиты, и они так взаимно расположены, что образуют перетекающие друг в друга, но достаточно отчетливо читаемые пространства дворов.

В подтверждение общемировой актуальности синтеза форм недавнего прошлого при создании нового образа массового жилища можно привести застройку района Ришон-ле-Циона близ Тель-Авива. Она замещает сейчас более старые слои ткани города: городасада начала ХХ века, социального жилья середины ХХ столетия, типовых жилых массивов последних десятилетий. Проект района отвечает девизу 14-й биеннале в Венеции «Основы» и будет представлен в ее экспозиции Израилем.

Таким образом, следующий шаг в преодолении гигантизма, однообразия и безликости сегодняшней массовой застройки крупных городов уже просматривается. При этом многообразие возможных форм и большие объемы единовременной реализации градостроительных объектов все острее ставят проблему художественной целостности городской ткани, роли архитектора, дизайнера, художника в эстетическом регулировании городской среды. Это важно подчеркнуть в момент, когда они сами, государство и городское сообщество определяют их место в новой и более сложной системе междисциплинарной урбанистической деятельности.