«Агент нормальности»: зачем менять успешную карьеру на работу в благотворительности

Марина Быкова, директор по фандрайзингу фонда «Жизненный путь»

Дипломатический такой коленкор

Образование я получила в Англии: уехала сразу после школы и училась в University College London. Это такой большой, но очень демократичный университет. И хоть он и занимает высокие места в рейтингах, но это не Оксфорд и не Кембридж. По духу это скорее не элитистское, а очень народное место, со студентами из разных стран — очень интересный такой плавильный котел. И бакалавра я там окончила, и магистра. Моя специализация была — политика и исследования о Восточной Европе, так что я изучала нас оттуда.

В это время установилась моя жизненная позиция, и к концу бакалавриата я поняла, что хочу заниматься тем, что у нас называют общественной дипломатией. Это налаживание мостов и контактов между людьми и странами. С тех пор это не изменилось, только охват людей, между которыми я навожу мосты, стал еще шире. Магистратуру я окончила по направлению International public policy, с упором на работу благотворительных организаций и третьего сектора.

После учебы я не знала, буду ли возвращаться в Россию, меня позвали на несколько стажировок в Европе. Я поработала в Австрии и Германии, а потом все же вернулась домой. Сработала одна длинная история. Еще во время учебы я стажировалась в делегации Евросоюза в Москве, и вот, через год после того, как я отучилась, они позвали меня на работу.

Настоящая посольская работа, дипломатический такой коленкор: встречи с партнерами из ЕС и России, исследования, написание отчетов. Мне это все очень нравится, и с 2016 года до начала 2020-го я так и шла по своей дипломатической карьере. Успела поработать во Всемирной организации здравоохранения, в Британском совете. Последние несколько лет продолжала сотрудничество с представительством Евросоюза. А потом пошла работать в благотворительность.

Мы не знаем диагнозов

Так получилось, что пять лет назад друг привел меня волонтерить в Центр лечебной педагогики. Это такая очень старая НКО, которая занимается детьми с особенностями развития. Они — самые крупные и известные в России по этой специальности. И там очень быстро стало понятно, что это — моя тема. Что я расцветаю в роли волонтера или помощника.

Кто такой волонтер у ребенка или у взрослого человека с особенностями развития? Это тот же мост, тот же контакт между большим миром и подопечным. Потому что особенности в развитии часто подразумевают особенности коммуникации и особенности восприятия. Волонтер — это такое прицельное внимание на человека, которому помогаешь в этом мире комфортнее себя чувствовать.

Мы часто не знаем диагнозов и не работаем с диагнозом, работаем с человеком. Наши подопечные — люди с психической инвалидностью, включая органические и психические особенности развития. Такие особенности часто сопровождаются и физической инвалидностью, сложностями с мобильностью и моторикой. Это могут быть расстройства аутического спектра и разные генетические синдромы, такие как синдром Дауна или синдром Лежена.

В волонтерстве мне очень скоро стало понятно, что для людей с особенностями в целом ситуация у нас тяжелая. Для детей уже есть и фонды, и государственные программы помощи. Но как только ребенку с особенностями развития исполняется 18 лет, он и его семья остаются один на один с его инвалидностью, и это очень тяжелая ситуация. Люди оказываются заперты дома в своей семье. Бывает, что это — одна мама, потому что, как вы знаете, наверное, когда рождается ребенок с особенностями, семья часто распадается.

С одной стороны мне стало интересно, а с другой, я поняла, что это мое естественное приложение, - пойти волонтерить в фонд, который занимается взрослыми с ментальной инвалидностью. Таким фондом стал «Жизненный путь», где я сейчас и работаю. Это «дочка» Центра лечебной педагогики, родившаяся как раз из понимания того, что взрослым людям с особенностями очень нужна поддержка.

Право на тусовку есть у всех

Я пришла в волонтерскую группу, которая называется «Луковица и эскалатор». Это такой формат помощи, когда каждую субботу группа из волонтеров встречается с группой ребят, которые обычно живут в психоневрологическом интернате — ПНИ. Все мы примерно одного возраста: молодые взрослые — от 20 до 30 с небольшим. С исключениями, конечно — у нас есть один 50-летний мужчина.

На эти занятия ребята приезжают из ПНИ в мастерские фонда на ВДНХ, и там происходит такая нормальная, совершенно обычная тусовка. То есть... ну чем бы вы занимались днем в субботу, если бы хотели с друзьями потусить? Приготовили обед, во что-то поиграли, попели под гитару. Постепенно у группы становилось больше интересных занятий: мы стали делать керамику, которую потом успешно продавали, начали создавать мультфильмы.

Одна из идей фонда «Жизненный путь» заключается в том, что право на тусовку есть у всех. Так же, как и право на гражданство, вступление в брак и владение собственностью. Потому что без социализации, без друзей все не то.

Поменять карьерную траекторию

Волонтерила-волонтерила я пару лет, и все больше и больше мне становилось понятно: вот чем я хочу заниматься, когда «вырасту». Делать так, чтобы у людей с инвалидностью, особенно с психической инвалидностью, появлялся свой голос. Чтобы они могли защищать свои права и жить той жизнью, какой достоин каждый взрослый человек. И я готова бороться со стереотипами о том, что в ПНИ живут какие-то не такие люди и что люди с ментальной инвалидностью — какие-то не такие взрослые. Это все, конечно, чушь. И очень хотелось стать человеком, который работает в этой теме и эти ценности продвигает.

В тот момент я работала в проекте «Общественная дипломатия. ЕС и Россия», и сама начала в нем тему про права людей с инвалидностью. Мы очень успешно занимались ею два года, устроили большую конференцию с экспертами из России и Евросоюза.

А к началу 2020-го мне стало ясно, что я хочу поменять свою карьерную траекторию и стать работником российского благотворительного сектора. Фонд «Жизненный путь» позвал меня на место проектного директора, и я согласилась. А совсем недавно стала в нем директором по фандрайзингу.

То, чего нет в любой другой работе

Зарплата меньше, но это сполна воздается чувством, что я на своем месте, и я здесь действительно нужна. Дипломатический корпус, наверное, без меня проживет, туда придут другие замечательные профессионалы. А наш фонд — это, очевидно, место, где мои способности на месте, они тут очень нужны. Вообще, всем рекомендую: если работа вас хотя бы немножко не удовлетворяет, посмотрите в сторону благотворительности. Тут очень хорошо.

Есть предубеждение, что в благотворительность приходят люди непрофессиональные, которые на энтузиазме чего-то такое делают без чувства направления и меры. На самом деле это, конечно, не так: многие годы российская благотворительность профессионализируется. Некоторые фонды существуют уже десятки лет, в них выросли и успешные руководители, и талантливые менеджеры, а помогающие специалисты постоянно совершенствуют свою компетенцию.

При этом мало в какой индустрии можно найти такое количество внутренних связей, как в российском благотворительном сообществе. Обмен опытом, семинары и встречи проводятся постоянно. Зарубежный опыт перенимается в огромных масштабах, и коллеги из-за рубежа регулярно приезжают посмотреть, как устроена работа у нас. Так что в целом это сообщество, где есть место волонтерству, активизму, но корень и стержень уже глубоко профессиональный.

И здесь есть то, чего нет в любой другой работе. Понятно, что приятно найти себя и свое место, призвание. Не могу говорить за всех коллег, но в моем опыте я очень ценю соприкосновение с теми сторонами жизни, с которыми в других работах и областях не соприкоснешься. Например, наблюдая за людьми в ситуациях, в которых обычно их не видишь.

Самый простой пример — это когда благотворительный сбор закрывается за несколько часов. Потому что, когда живешь обычной жизнью, ты не знаешь, сколько людей жертвует на благотворительность. Конечно, их очень мало: и в масштабах России, и по сравнению со странами, в которых развита эта привычка жертвовать.

И тем не менее ты видишь, сколько же людей задумываются, поддерживают, готовы пожертвовать свои деньги. Даже в условиях тяжелого 2020 года. Это наполняет надеждой на будущее и вселяет чувство любви к соотечественникам.

Делать все, что взрослому человеку положено

Люди, которые не могут выйти из дома по инвалидности, — это огромная потеря для общества. Многие из них хотели бы работать, заниматься творчеством, быть в социуме и общаться с людьми.

Если ты в благотворительности не работаешь, то можешь и не знать о них, и никогда их не видеть. Тем более это верно в отношении жителей интернатов. А когда приходишь в эту тему, то понимаешь, какое огромное количество людей закрыто от мира и никак с ним не соприкасается.

И это потеря для всех, потому что очень плохо скрывать людей от мира и не давать им возможности с этим миром взаимодействовать.

А когда ты работаешь ради того, чтобы большое количество людей стало частью мира, — это очень приятное чувство.

Мы стараемся ребят из интерната эвакуировать, а людям, которые живут дома с семьей, давать возможность из дома выходить. Вся работа фонда нацелена на то, чтобы у человека с ментальной инвалидностью был доступ к миру. К обычному жизненному пути взрослого человека.

И фонд так называется, потому что мы считаем, нет таких областей жизни, которые от кого-то должны быть закрыты. Каждый, кто хочет, должен иметь возможность заниматься тем, чем мы с вами занимаемся каждый день: работать, встречаться с друзьями, учиться или переучиваться, если хочется. Встречать потенциальных партнеров, флиртовать, заводить романы, жениться, если хочется — рожать детей. Делать все, что взрослому человеку положено.

Не потому, что мы кого-то жалеем и нам кажется, что мы из жалости дадим им какую-то возможность. Нет, просто это права и возможности, которые положены каждому взрослому человеку. И нет никаких правил или законов, которые могли бы его их лишить.

За всю Россию не скажу, но в Москве-то точно люди сейчас все больше проникаются идеей деятельной помощи. Например, у меня очень тесно сбитая компания, мы дружим со школьных лет. В результате практически все мои знакомые и друзья стали волонтерами фонда, а моя лучшая подруга пришла к нам работать.

Мама с папой у меня чудесные, и я ни на секунду не могла подумать, что они меня не поддержат, когда я перешла в благотворительность. Более того, они у меня тоже волонтерят — подружились с одной семьей, с подопечными нашего фонда. Теперь уже не волонтерят, а просто дружат, ездят отдыхать вместе — у них случилась своя история.

Группа называется «Луковица и эскалатор»

Я пришла, как волонтер сопровождения - это подразумевало работу с подопечными фонда, с ребятами, которые пришли в группу поддержки людей из ПНИ. Это такое нос к носу, лицом к лицу общение в плане социализации, развития навыков. Потому что у людей из закрытых институций часто просто нет самых простых навыков, которые нам кажутся совершенно очевидными.

Например, почему наша группа называется «Луковица и эскалатор»? Потому что, когда на одну из первых встреч наши подопечные приехали в мастерские, и все вместе стали что-то готовить, кто-то из ребят решил съесть луковицу, как яблоко. Потому что никогда живую луковицу не видел и думал, что это какой-то фрукт. Ведь в интернате тебе приносят суп в тарелке, и в ней плавает уже нарезанный лук. А как он выглядел до попадания в суп, тебе неизвестно, и не может быть известно: на кухню тебя никто не пустит, и луковицу не принесет, только мандарины или яблоки.

А эскалатор — потому что тоже в первые месяцы работы повезли ребят в зоопарк и думали, что главные впечатления будут от слонов или зебр. А оказалось, что главное впечатление — от эскалатора. Встречи и соприкосновения с самодвижущейся лестницей ни у кого из ребят до этого не было. И действительно, где ты на эскалатор посмотришь, если живешь в закрытом интернате? Вещи широко известные в разном человеческом опыте могут отсутствовать напрочь.

Мы нашего Серегу продвинем

В группе каждую субботу мы проводим вместе 3-4 часа. Сначала все было очень просто. Пока наши участники только осваивались, мы начинали с самых простых вещей: приготовить вместе обед, порисовать и погулять. Это уже очень крутая объединяющая активность.

Но дальше стало еще интереснее, потому что у нас появился анимационный педагог, который всех нас научил делать мультики. И это очень интересная история, потому что анимационный фильм дает возможность динамики, которую статическое изображение не дает. Это некоторый фантазийный мир, который очень легко сделать, даже не прибегая к технике и спецэффектам.

И было так радостно видеть, как всю жизнь запертый творческий потенциал людей раскрывается. Оказалось, что многие из наших ребят — очень самобытные художники, со стилем и вкусом.

В результате появилась такая история: один друг фонда увидел работы ребят, и попросил нашу группу оформить свадьбу. Мы использовали для этого рисунки, делали керамические броши для гостей, украшения для столов и еще много чего. Все это стало нашим симпатичным прорывом в очень обычную взрослую жизнь. Ведь что может быть приятнее и обычнее, чем свадьба?

Так немного-понемногу группа стала расти, о ней стали говорить. О нас писали, коллеги из других городов приезжали посмотреть, как работать с людьми с опытом жизни в ПНИ.

Я, в частности, очень подружилась с молодым человеком, его зовут Сергей. Он примерно мой ровесник: мне скоро исполнится 28, а ему — 29. Он — человек с ментальными особенностями, всю жизнь провел в ПНИ.

Когда он только пришел в группу, то почти не разговаривал и общался в основном жестами. И нам думалось, что, наверное, пользоваться речью он не сможет. А мы не логопеды и не психологи, и у нас нет цели научить его говорить, мы даже не знаем, возможно ли это.

В результате после четырех лет работы группы Сережа теперь разговаривает короткими фразами, у него постоянно увеличивается словарный запас. Оказалось, что он очень талантливый и креативный повар. До пандемии его даже заприметило одно инклюзивное кафе. Сережу позвали на стажировку, и он сходил поработать, но к сожалению, пандемия все дальнейшие планы нарушила. Надеюсь, когда ограничения отменят, мы нашего Серегу продвинем на открытый рынок труда.

На каждом занятии всегда была кулинарная составляющая, и очень скоро стало понятно, что Серега идет сразу на кухню, моет руки, требовательно заглядывает во все пакеты, которые мы принесли на обед, начинает по-хозяйски мыть овощи, все раскладывает. И это при том, что сначала человек был невербальный и совсем не пользовался речью. Но быстро он очень ловко начал всех организовывать на кухне: ты помой помидоры, ты подай нож, а я сяду и буду сейчас все готовить.

Больше всего он любит делать салат, потому что это интересно: тут всегда много ингредиентов , можно показать себя и в нарезке, и в смешивании, и в приготовлении соуса. И наверное, ему еще нравятся салаты, потому что это еда, которую нечасто поешь в ПНИ. Но также прекрасно он справляется с приготовлением пиццы, со всякими супами, и с выпечкой.

А в кафе, где Сережа постажировался, готовят вафли. Когда он к ним пришел, оказалось, что он еще и прекрасный продавец: к его стенду выстроилась длиннющая очередь, и к каждой вафле он умудрялся продать соус или еще что-нибудь: «вот вам варенье», «да ладно, ну что вы, так будет вкуснее». И это при том, что у него ограниченные возможности говорить. Но мимикой и жестами он прекрасно общается с миром, и явно ему этому миру есть много чего предложить.

Женя общается почти исключительно отрывками из популярных песен

Все мое волонтерство началось с одной семьи. Я пришла в программу «Рабочий полдень», в которой занимаются люди с опытом жизни в семье. Они живут с родителями, но у них разные особенности в развитии, и физические и ментальные.

Меня поставили в пару к девушке Жене, у которой довольно сложный генетический синдром. Она почти не разговаривает и с трудом справляется с мелкой, да и с крупной моторикой. Например, ходит она довольно неуверенно. Ей не очень комфортно говорить, и она не разговаривает, но в какой-то момент жизни коррекционные педагоги научили ее петь. И теперь Женя общается почти исключительно отрывками из популярных песен, арий или песен собственного сочинения. И это всегда очень круто.

Ее любимая песня — «Луч солнца золотого», и когда на улице плохая погода или ей как-то неприятно или неприкольно, Женя может начать петь: «Луч солнца золотого» и закончить — «нету». И всем вокруг становится понятно — Женя намекает, что как-то ей неприятненько, в этой компании или в этом помещении. А если ей, наоборот, кто-то нравится, то она может пропеть арию Ленского «Я люблю вас, Ольга», и сразу становится понятно, что ты Жене приятен.

Я с ней какое-то время поволонтерила, познакомилась с ее мамой, она у нее совершенно чудесная исследовательница, человек науки, этномузыковед. В результате с ней познакомилась моя мама, они очень подружились, и теперь мы дружим семьями. Мои родители очень полюбили Женю, которой сейчас 23. Так получилось, что и у мамы с папой появился опыт волонтерства, который перерос в простую человеческую дружбу.

Погружение друг в друга

Когда случился карантин, то с самого начала, в марте, Женина мама попала в больницу. Там подтвердился коронавирус, и Женька осталась дома одна. А я как волонтер поехала с ней жить. Дня через четыре меня сменила другая волонтерка из нашего фонда.

И эти четыре дня нос к носу были очень интересным погружением друг в друга. Конечно, было волнительно, так как я боялась, что Женька вирус уже подхватила. А были первые дни пандемии, и еще непонятно было, что за симптомы.

Но мы приятно провели время: смотрели вместе мультики, слушали аудиокниги, готовили. И мне было приятно, что моя дружба человеку в непростой ситуации очень помогла. Ведь Женьке еще не всякий волонтер подойдет.

В итоге ее мама довольно быстро выздоровела. А Женю мы как фонд все лето поддерживали, она давняя участница наших программ. Она ездила с нами в туристическую поездку, жила в квартире сопровождаемого проживания, пока мама смогла спокойно восстановиться, полностью выздороветь. Женина мама Надежда — очень талантливая исполнительница русских народных песен. У нее после коронавируса были повреждены легкие, но она по несколько часов в день пела и так вернула себе здоровье легких.

Квартиры сопровождаемого проживания

У наших семей в карантин все было более-менее хорошо, по крайней мере никто серьезно не пострадал. Болели, но в целом все окей.

На время первого карантина мы забрали семь человек из интернатов. Одну из этих девушек, Нину, забрала Арина — наша очень давняя волонтерка, теперь она уже стала сотрудницей нашего фонда. И вместе они поселились в наших тренировочных квартирах.

У фонда есть три тренировочные квартиры, которые город отдал нам в совместное пользование. Сейчас таких квартир сопровождаемого проживания у нас стало больше, — мы еще снимаем. А тогда, в карантин, эти три квартиры стояли пустые, и мы туда «эвакуировали» ребят из ПНИ. В одну из них заселились Арина с Ниной, и мы еще с одной девушкой волонтеркой приезжали туда помогать.

Для Нины, девушки из ПНИ, это был самый первый опыт жизни дома. Мама отказалась от нее в роддоме, потом она перешла в дом малютки, оттуда в детский дом-интернат и затем в ПНИ. Так Нина всю жизнь переходила из одного государственного заведения в другое и ни дня не жила дома.

А тут у нее появилась своя комната, кухня, на которой можно готовить что угодно. Появились соседки, которыми можно руководить или с которыми можно общаться. Было удивительно видеть это преображение — как быстро человек привыкает к тому, что он свободен, живет дома, у него есть свое пространство и свои права.

Для меня это подтверждение того, что не бывает такого, чтобы человек не должен был жить дома. Чтобы у него не было своего угла. У всех это должно быть. И как только ты человека в эти условия помещаешь, буквально за недели происходит метаморфоза: он становится хозяином, чувствует себя намного лучше, начинает наступать на ноги в полную силу. В результате со всеми ребятами, которых мы забрали, произошло примерно то же самое.

В интернат мы их не вернем

Еще одного участника нашей программы зовут Ваня, он жил в одном интернате с Ниной и был участником наших программ. А когда грянул карантин, его довольно долго не удавалось забрать.

Но Ваня взял инициативу в свои руки и каждый день делал прозвоны по телефонам фонда и тех сотрудников, которые у него были. Звонил и спрашивал: «А вы меня когда заберете? А завтра заберете? Просто вы имейте в виду, я в очереди стою и жду». Такая агентность, конечно, не могла нас не подкупить, и как только появилось свободное место в квартире, мы его забрали.

Ваня тоже никогда не жил дома и в квартире сначала чувствовал себя неуютно. Как будто боялся поверить, что здесь теперь его комната и его кровать. Какое-то время он даже не заправлял ее, и спал без постельного белья. Но в какой-то момент, когда объяснения сотрудников до него как-то докатились и он понял, что на какое-то время точно останется здесь, Ваня преобразился. Стал готовить, все время убираться.

Я недавно была у них в гостях. Ваня как хорошая хозяйка — гость допил чай, а он уже ложечку помыл и чайник убрал.

В ПНИ мы их не вернем. У нас сопровождаемое проживание — жизнь человека с инвалидностью в обычных городских условиях, в квартире или в доме с поддержкой. В квартире на трех человек все время присутствует один из сотрудников фонда: сопровождающий-помощник-ассистент. Он помогает со всеми вопросами, которые только могут возникнуть: разрешить внутренние конфликты, оплатить счета, сходить в магазин, что-то приготовить.

Есть два вида сопровождаемого проживания. Первое — тренировочное, для людей, которые проживают в семье. Ребята на него заезжают обычно на полгода и там научаются жить отдельно от семьи: готовить, вести хозяйство, рассчитывать бюджет, самостоятельно добираться до работы или до учебы. Учатся строить свой распорядок дня, находить себе дело, если скучно. Обычное такое взросление, просто для людей с ментальными особенностями на это нужно больше времени и больше усилий со стороны тех, кто помогает.

И эта история у нас с прицелом на то, что у ребят потом появится возможность жить своим домом, и они станут самостоятельными хозяевами своей жизни. Наша работа уже привела к тому, что трое родителей, пройдя нашу программу подготовки, в складчину купили квартиру, в которой теперь их взрослые дети живут отдельно, самостоятельно. А сотрудники фонда их там сопровождают.

Очень крутой прецедент, мало где такое делается. И у нас есть еще несколько семей, которые сейчас на этом опыте будут покупать квартиру. Потенциально, если все будет хорошо, ребята могут там жить до старости, и наш фонд, который к тому моменту станет очень старым и уважаемым, все еще будет их сопровождать их в этой взрослой жизни.

Проблема депривации

Другая часть программы — для людей с опытом жизни в закрытых учреждениях, которых мы «эвакуировали» из ПНИ. Тут запрос на другое и немного иначе построена работа.

Здесь мы надеемся, что ребята, которым положены квартиры, их получат. Или выйдут на работу, и тогда, может быть, будут снимать. А может быть и нет, если удастся иначе их устроить. В любом случае, в этой программе больше постоянства — они никуда от нас не денутся, ни через полгода, ни через год.

Мы, когда их летом забирали из ПНИ, конечно, были в полном ужасе от того, что их придется вернуть. И со слезами всей командой фонда думали о том, как будем это делать.

Поняли, что так невозможно, и это просто не вариант. Мы никого не вернем. Открыли несколько больших сборов на аренду квартир. Нам повезло, мы довольно быстро собрали нужные средства, сняли квартиры, и теперь в них живут наши чуваки.

И если у ребят из семей история про очень большое слияние с родителями, с тем родственником, с которым они жили, им очень сложно сепарироваться. И тут надо помочь научиться жить самостоятельно.

А у людей, которые долго жили в ПНИ, другая проблема — проблема депривации. Это когда у тебя в детстве не было условий для нормального роста и развития. Когда не было особого человека — близкого взрослого, который был бы с ребенком постоянно в контакте. Особенно это важно в младенчестве и в первые годы жизни. У кого такого человека не было, всегда есть некая степень депривации. В таких случаях возникает нарушение привязанности — человек не умеет вступать в отношения с другими людьми и поддерживать их. Тут ведется работа по завоевыванию доверия, направленная на то, чтобы ребята наши с опытом жизни в ПНИ научились доверять миру, доверять себе и своим силам. И такая работа продолжается дольше, чем с нашими семейными подопечными.

Из чего состоит поиск денег

Первое время я только дружила с ребятами, занималась с ними лепкой, анимацией, готовкой и тусовкой. А когда меня позвали в «Жизненный путь» работать профессионально, то я уже пришла в административную команду фонда и занимаюсь фандрайзингом, руковожу этим направлением.

Из чего состоит поиск денег в благотворительном фонде? Конечно это гранты и грантописание, чем мы довольно успешно занимаемся, плюс поиск частных и корпоративных пожертвований.

Чтобы привлекать внимание и пожертвования, фандрайзинг в благотворительности работает в очень тесной связке с пиаром, с тем, что мы общо называем «внешние коммуникации». В том числе это и для имиджа фонда, и для рассказа о себе. Бывают у нас и спецпроекты вроде красивой фэшн-съемки, которую мы сделали с ребятами, жившими раньше в интернате.

Так что как сотрудник административной части фонда я с нашими подопечными не работаю. Но продолжаю волонтерить в наших же программах в свободное от работы время.

Вариативность людей, которой нет на улице

Волонтер — это агент нормальности. У людей с психической инвалидностью, которые живут в закрытых учреждениях или даже в семьях, очень ограничены и круг общения, и социальный опыт. И для них волонтер того же возраста становится проводником в большой мир.

Ведь то, что для нас является нормальным миром, для людей, которые от него отрезаны, это темный лес. У них нет представления и даже возможности прикоснуться к тому, что мы назвали бы обычным течением жизни: это учеба, работа, отношения со сверстниками, в том числе и романтические. Это увлечения, хобби — то, что приносит радость и что мы назвали бы досугом. Приятные отношения с другими людьми в ходе интересного всем дела.

И волонтер — это человек, который в первую очередь все это приносит в жизнь клиента фонда, помогает ему узнать о том, что эта часть жизни существует.

Лично для меня это было открытие эгоистичное и очень приятное. Подтверждение тезиса о том, что норма — это какое-то придуманное, навязанное понятие. Когда говорится: «Веди себя нормально», «Будь нормальным», имеется в виду, что ты какой-то не такой. Все ходят строем, давай-ка и ты будешь таким, каким тебя хотят видеть. В волонтерстве этот стереотип очень быстро пропадает просто потому, что видишь вариативность людей, которой нет на улице и не встретишь в своем близком кругу. Ты влюбляешься в этих людей, дружишь с ними, они становятся твоими близкими. И это очень сильно открывает глаза на разнообразие человечества. Такая прививка от зашоренности и узколобости.

Им так же присуще человеческое достоинство

И участники программ — люди из ПНИ, с которыми я общаюсь, и наши волонтеры — это, натурально, лучшие люди на свете. Думаю, еще и потому, что у нас есть этот объединяющий опыт настоящей инклюзии и интегративности. Когда ты проводишь время, делишь часть своей жизни с людьми, чей жизненный опыт совсем не похож на твой, и при этом ты их уважаешь и видишь каждый день, какие они классные.

Но самое главное — что они такие же, в смысле, им так же присуще человеческое достоинство, и они так же достойны уважения. Так же, как и в обычной жизни, у кого-то плохой характер, у кого-то хороший, но это всегда общение на равных, интересное общение с людьми, у которых совершенно другой жизненный опыт.

То, что наша цивилизация закрывает их в специальных учреждениях и никак этого опыта не касается — это не только ужасное нарушение их прав, но и большое упущение для человечества. Надеюсь, мы его исправим и все будут вместе со всеми.