«Борюсь с подцепленной в детстве жестокостью». История израильтянина, прошедшего через советскую школу и дворовые разборки

«Дед был травмирован войной»

Мой отец родился в Западной Украине, в городке Деражня, а в Москву приехал после армии. А родители моей мамы приехали в Москву в 1925 году из небольшого белорусского местечка Старобин… Задержись они в Старобине на несколько лет, меня бы на свете не было, ведь всех моих оставшихся в этом местечке родственников немцы закопали живьем в первые же дни войны… Мой дед прошел всю войну, но был настолько ею травмирован, что не говорил о ней практически никогда.

«Стал мальчиком для битья»

Я родился и жил в Москве, в Марьиной Роще, недалеко от Октябрьской улицы. Но когда мне было около восьми лет, наша семья переехала в район ВДНХ, на улицу Кондратюка… Было ли счастливым мое московское детство? А у вас полегче есть вопросы? Скажем так… Оно было и счастливым тоже. Несмотря на то что мои родители часто говорили про ложь и фальшь вокруг, про необходимость изображать веру в советские идеалы, чтобы тебя никто не трогал, у меня в школе была добрая советская учительница, воспитывавшая нас как-то очень правильно. Она говорила о том, что такое настоящая дружба, как надо вести себя со старшими, ну и так далее. Я помню, как после ее слов шел по улице и здоровался буквально со всеми и всем улыбался… С другой стороны, когда я переехал на улицу Кондратюка, я стал там этаким мальчиком для битья. Мне было очень нелегко даже в собственном дворе. Иногда мне приходилось бежать на дальнюю автобусную остановку, только чтобы меня не ударили возле дома. Было там несколько таких парней, наткнувшись на которых, я постоянно получал несколько ударов в живот. Это продолжалось до тех пор, пока однажды ко мне подошли сразу пять человек, а я начал бить их первым.

Когда я приехал в Израиль, то был уверен: здесь нужно делать то же самое. И несколько лет мне пришлось потратить только на то, чтобы усвоить простую истину: поступать так совершенно не обязательно, не нужно никому ничего доказывать, это лишнее… Я и до сих пор иногда с этим борюсь, борюсь сам с собой, с какой-то подцепленной мной в Москве жестокостью, которую я иногда проявляю даже по отношению к собственным детям.

«Я не знал, что означает слово "жид"»

С национальным вопросом я в Москве практически не сталкивался. Вот был такой случай: когда я ходил на тренировки по теннису, мальчик, который был старше на несколько лет, пару раз с кривой улыбкой назвал меня «еврейчиком». Вот и все. Мне повезло: я даже не знал, что означает слово «жид», более того, я сам им пользовался, так как был уверен, что так называют жадин. Настоящее значение этого слова я понял спустя очень много лет, когда в Израиль, где я тогда уже жил, приехал глава Польши Лех Валенса и начал что-то говорить про «польско-жидовские отношения»…

Уехать из России было давним желанием моих родителей. Отец хотел это сделать всегда, натерпевшись сначала от антисемитов на Западной Украине, а потом, уже в Москве, не сумев из-за своей национальности поступить в хороший математический вуз.

Помню, как тогда мама сказала: «В стране может быть переворот, а виноватыми как всегда станут евреи!» Так думали очень многие. Недаром же в 1990-1991-м началась сумасшедшая волна репатриации в Израиль. На этой же волне уехали из России и мы…

«Пальмы и песок вместо "Сокольников"»

Я? Я радовался, потому что в своих фантазиях я представлял себя в месте, где мне будет еще лучше, чем в Москве, где не будет никакой опасности, где все люди будут такими же, как я, и все будут друзья, и всем будет хорошо. Однако случилось ровно наоборот. Вокруг все было очень незнакомым: все эти пальмы и песок, вместо привычного парка «Сокольники», Тель-Авив, который по сравнению с Москвой и городом-то назвать сложно. Но, главное, приехав в Израиль, я оказался для всех местных «русским». Я столкнулся в этим в школе и в армии. Я служил в боевых частях, где меня сразу невзлюбил командир — выходец из Марокко… Первым местом, где я начал себя по-настоящему чувствовать своим, стала Академия искусств «Бецалель», куда я пошел учиться. Только здесь я встретил множество людей, похожих на меня, идущих тем же путем и разделяющих мои интересы… До этого у меня было чувство, будто я плаваю в соленой воде, а тут — меня будто бросили в пруд, и я наконец понял, что вот оно — мое место, где плавают такие же рыбы, как я!

«В "Штисель" попал случайно»

В сериал «Штисель» мои картины попали совершенно случайно. Напомню: герой — Акива Штисель — художник, но в первом сезоне за него рисовал другой человек, не я. Но он был скорее иллюстратором, графиком, сценаристы же хотели, чтобы герой все больше уходил в сторону живописи… В это самое время в Тель-Авиве, в районе Яффо, у меня проходила выставка пейзажей, ну, и… Меня заметили и пригласили на встречу с арт-директором «Штиселя»… Мне тогда казалось, что моя живопись очень несовременна — да, я люблю и Матисса, и Гогена, и других модернистов, но мой стиль все же ближе к Веласкесу, к фигуративному реализму. Поэтому, идя на встречу, я прихватил с собой флешку с картинами Питера Дойга — это сейчас один из самых успешных в мире современных художников. Говорю: «Вот что вам нужно!» А мне ответили: «Нам нужен именно ты!» Это было приятно…

«Ортодоксы — это наши корни»

Сериал «Штисель» рассказывает о жизни ультраортодоксальных евреев в Иерусалиме. Однако сам я с ними долгое время практически не пересекался.

Скажем, я понял, насколько они отличаются друг от друга. Как-то у меняя был урок, который я должен был проводить с натурщицей. Естественно, не обнаженной. Но даже полностью одетая модель одну ученицу смутила, потому что некоторые вещи ее сильно облегали. При этом другие ученицы обсуждали выступление на «Евровидении» певицы из Кипра, которая была практически вообще не одета…

Что же до «Штиселя», то, как сказал мой дядя, нас всех связывает с этим сериалом не то, что его герои — ортодоксы, а то, что он про наши корни. Здесь звучит идиш, произносятся знакомые хохмы, а, главное, его герои каждому еврею напомнят кого-то близкого. Например, папа героя, Шулем Штисель, мог бы вполне быть кем-то из моей семьи, вот хоть моим дедушкой.

«Писал картины вместо героя сериала»

Да, по сюжету, некоторое время герой пишет картины вместо известного, но совершенно не умеющего рисовать художника: тот только ставит на холстах свою роспись. Я же писал картины вместо героя сериала. Но я не считаю, что тут есть какая-то параллель. Попробую объяснить… Рисовать вместо какого-то известного художника — явление, увы, довольно распространенное в мире искусства. Я знаю несколько таких случаев. Скажем, есть один невероятно коммерчески успешный живописец, практически не касающийся холста — за него рисуют ассистенты. Есть еще один художник: он живет в США, делает выставки в Израиле, у него четыре ассистента, для которых он просто выбирает сюжет, объясняет, что и как нужно делать, а после зарабатывает хорошие деньги. А у известного израильского художника Менаше Кадишмана было, кажется, шесть анонимных ассистентов. Это жизнь. В кино же все, кто его создает, получают свою долю признания.

Поэтому после выхода в этом году на Netflix третьего сезона «Штиселя» у меня случилась волна популярности, что очень хорошо сказалось на моем финансовом положении. Можно сказать, что Акива Штисель стал мои рекламным агентом! Да, картины, используемые в сериале, принадлежат продюсерской компании, однако мне теперь постоянно заказывают их копии – особенно «Мальчика с рыбкой» и «Либи в свадебном платье»…

«Сегодняшней Москвы немного боюсь»

Еврей или русский? Если говорить, кем я себя больше чувствую сейчас, я бы ответил, что больше всего чувствую себя израильтянином. Ностальгия? Конечно же, она у меня есть. Ностальгия по Москве, по нашей даче в Подмосковье, по березам и вообще по лесу. У меня есть мечта провести в Москве свою выставку. Если это когда-то случится, будет здорово. Даже больше, чем здорово. Я мечтаю пойти в московские музеи и посмотреть русских живописцев… Но пока со времени отъезда я провел в Москве только один день по дороге в Литву. Все, что я тогда успел, это погулять у Кремля и забежать в Третьяковку. Но, знаете, я вот в чем хочу сознаться: сегодняшней Москвы я немного боюсь. Я ведь помню ее совершенно другой, помню город своего детства, я боюсь испортить эти воспоминания, ведь в тот город, из которого я уезжал, вернуться уже невозможно. Его попросту нет.