Пархоменко о жертвах политических репрессий

В Москве реализуется проект «Последний адрес», чьи участники устанавливают на домах города памятные таблички о тех, кто пострадал от политических репрессий. Активисты уже получили больше 600 заявок. Один из основателей проекта журналист Сергей Пархоменко рассказал МОСЛЕНТЕ, как повесить табличку своему дедушке и почему память о репрессированных дворниках, кондукторах и библиотекарях волнует не только их родственников.

— Кто к вам обычно обращается?

Иногда это очень пожилые люди — дети или внуки репрессированных. Порой они просят более молодых родственников сделать это за них. Или просто жильцы дома, которые знают, что в нем жили репрессированные. Есть один муниципальный депутат. Есть представители интеллектуальных или, скажем, артистических профессий.

— Понятно почему таблички хотят установить родственники пострадавших. Но почему таблички в память о жертвах репрессий устанавливают посторонние?

Чаще всего люди хотят установить табличку в память о ком-то, кто жил в интересующем их доме. У нас есть здание, на котором уже дважды устанавливались таблички. Заявителями были два молодых человека не из Москвы, снимающие там жилье. Всего в доме было 12 репрессированных. Специально выбрали двух очень разных людей. Один был советским чиновником, другой — дворником.

Потом эти парни выяснили, что в доме живет родственник еще одного репрессированного, и рассказали ему о проекте. Так что теперь там три таблички.

Еще у нас есть заявка от историка, нашедшего в базе данных в разных концах Москвы троих людей, которые были своего рода пролетариями исторической науки. Один — реставратор исторического музея, другая — библиотекарь исторической библиотеки, а третий был каким-то техническим сотрудником в историческом институте. И вот наш историк сказал: «Все помнят профессоров, преподавателей, авторов книг, а эти люди, без которых нет истории, никому не нужны». И подал заявки на всех вот этих троих исторических пролетариев. Это, на мой взгляд, хорошая мотивация.

— А вы сами кому установили таблички?

Из моего дома расстреляли четверых. Я выбрал кондуктора московского трамвая. Для Москвы это был важный человек, он возил людей. А осудили его, между прочим, за контрреволюционную агитацию на транспорте. Думаю, анекдот рассказал или поспорил с кем-нибудь, а его за это расстреляли.

— В чем, по-вашему, смысл проекта?

В том, что он превращает далекую от нас историю в человеческие ощущения, в то, что люди могут легко идентифицировать с собой. Мы начинаем представлять себе людей, которые жили в этом доме, занимались простыми и важными вещами. Хотя в Москве в 30-е годы, например, были дома профессионального свойства, где жили дипломаты, военные.

**— Один из самых известных домов в этом смысле — Дом на набережной, улица Серафимовича, 2. Там, по данным их собственного музея, только расстрелянных было 346 человек, а всего репрессировано более 800. Много ли у вас заявок на установку табличек на этом доме? И какие еще есть дома-рекордсмены по числу репрессированных? **

Пока только две. У нас есть другой знаменитый дом на Долгоруковской улице, принадлежавший Наркомату внешней торговли. В этом доме было уничтожено три поколения. Там только в списке расстрелянных жильцов 68 фамилий. Сначала мы получили оттуда четыре заявки. Недавно пришли еще три. Я уверен, что будут еще. То же касается и Дома на набережной.

— Если я хочу подать заявку, где можно поискать информацию о человеке, если у меня ее недостаточно?

На сайте общества «Мемориал» есть список расстрелов в Москве, в который включены несколько десятков тысяч человек, убитых в годы Большого террора — в 1936- 1938 годах. Эти люди похоронены на крупных полигонах — в Коммунарке и Бутово, на Донском кладбище. Это очень небольшая часть тех, кто был реабилитирован. Ценно то, что список организован по адресам. Вы можете посмотреть улицу, номер дома, всех, кто в нем жил, был осужден, расстрелян, а потом реабилитирован. Эта база находится на сайте mos.memo.ru. Есть другая база, гораздо большая — lists.memo.ru. Она создана на основе региональных книг памяти, собранных региональными отделениями «Мемориала». Там есть не только те, кто был расстрелян, но и приговоренные к лагерям, высылкам. Всего более 2,5 миллиона имен.

Есть огромное число репрессированных сразу после революции в начале 1920-х годов. Тогда вообще ничего не протоколировалось. По приказу Ленина или Дзержинского осуществлялся красный террор: людей расстреливали и в газете публиковали список. Часто все что есть у «Мемориала», это списки имен людей, расстрелянных в Москве.

— Можно ли увековечить память человека, которого нет в списках «Мемориала»?

Иногда в «Последний адрес» приходят такие заявки. И они всегда становятся поводом для дальнейшего исследования.

Недавно к нам обратилась известная актриса Елена Коренева по поводу своего дедушки. Она знала, что он был репрессирован, но знала очень мало. При помощи «Мемориала» она предприняла целое изыскание в архивах. И теперь у нас есть полная информация о ее дедушке. И я надеюсь, что памятный знак ему будет установлен.

— Как люди реагируют на желание установить на их доме памятные знаки?

По-разному, но у нас, скорее, положительный опыт. С тех пор как мы повесили первые знаки, объяснять людям, чем мы занимаемся, стало проще. Мы пока не сталкивались с какими-то агрессивными отказами или непониманием того, что мы делаем и зачем.

— Были случаи вандализма?

За все время существования проекта не было ни одного такого случая. («Последний адрес» стартовал 10 декабря 2014 года — прим. МОСЛЕНТЫ).

— Сложно ли договориться с муниципальными объектами?

У нас еще нет опыта общения с домами, занятыми государственными или муниципальными учреждениями. Но рано или поздно это произойдет. Например, у нас есть заявка, где речь идет о здании, в котором сейчас размещается школа. Ну значит, пойдем с директором разговаривать, объяснять ему, зачем все это нужно.

Есть интересная инициатива — разместить таблички на старейшей школе Петербурга «Петришуле». Сообщество выпускников этой школы обратилось к нам с просьбой повесить на ее стенах несколько знаков, посвященных репрессированным учителям. И мы с удовольствием это сделаем.

— Как финансируется проект?

Структуру финансирования позаимствовали у ставшего прообразом «Последнего адреса» европейского проекта «Камни преткновения», посвященного жертвам Холокоста.

Прежде всего, сам заявитель платит небольшую сумму. В «Камнях преткновения» это 120 евро. У нас четыре тысячи рублей.

Этого хватает на изготовление знака, его монтаж и частично на архивные изыскания, поскольку каждая заявка перепроверяется в архиве. Проверкой занимаются специалисты «Мемориала», они получают подтверждение в госархивах, чаще всего это архивы ФСБ.

Но этого не хватает на поддержание инфраструктуры: ведь нужно обрабатывать заявки, поддерживать сайт. Кроме того, сейчас появились инициативные группы в других городах, нужны деньги на то, чтобы ездить туда, помогать местным участникам проекта. Есть еще сотрудники, которые ведут переговоры с конкретными домами, чтобы получить разрешение на установку табличек.

Сейчас «Последний адрес» — это небольшой штаб, где работают несколько человек на постоянной основе. Штаб поддерживается на собранные нами с помощью краудфандинга деньги — это около 1,8 миллиона рублей. Есть еще несколько частных лиц, жертвовавших деньги в фонд «Последний адрес». Также нас поддерживает фонд первого президента России Бориса Ельцина.

— Помогают ли столичные власти в реализации проекта?

Московские власти заняли в этой ситуации позицию, которая кажется мне оптимальной. Это позиция доброжелательного невмешательства. В общем, нам и не нужны ни деньги, ни техническая помощь московского правительства. Нам нужно, чтобы к нам относились с уважением и не мешали. Так и происходит.

Я несколько раз разговаривал с вице-мэром Леонидом Печатниковым, и он выражал проекту поддержку. Такая же позиция была у ушедшего в отставку Сергея Капкова (бывшего главы департамента культуры Москвы — прим. МОСЛЕНТЫ).