«Родители всегда следили, чтобы я не выглядел слишком модно». Иностранец о советском детстве в Москве 1970-х

«Мы занимали несколько купе»

Мой отец Иосиф Чрвенкович работал в крупной югославской компании «Экспортдерево», был ее представителем в СССР. В основном он заключал крупные сделки — например, обеспечивал поставки мебели в ряд московских гостиниц к Олимпиаде-80. Конечно, делалось все централизованно, через правительство. Но для него как для бизнесмена это было большое дело.

Из Загреба в Москву мы приехали на поезде. И хоть мне было тогда пять лет, я все это прекрасно помню. Мы взяли с собой много вещей, и вместе с домработницей, которая ехала с нами, занимали несколько купе. В дороге провели трое суток.

«Повсюду развевались красные флаги»

Папа с моим старшим братом Гордоном, которые к тому времени уже год жили в Москве, встретили нас на вокзале. Мы приехали вечером 7 ноября 1974 года, и та первая поездка через вечернюю Москву запомнилась мне на всю жизнь.

Никогда раньше я не бывал в таком большом городе: мы ехали и ехали по широким проспектам, каких я себе до этого и представить не мог. Было холодно, темно, шел снег, повсюду развевались красные флаги.

«Дежурного вытаскивали через окно»

Жили мы рядом с проспектом Мира, на Средней Переяславской, дом 14. Не знаю, как сейчас, а тогда это было жилое здание для дипломатов, технических сотрудников посольств и других иностранных организаций в Москве. Территория была окружена пятиметровым забором, и те, кто в доме не жил или не работал, попасть туда не могли. Провести кого-то из города можно было, только пригласив человека и проводив его через охрану. На проходной 24 часа в сутки дежурил милиционер в будке.

Помню один случай: была зима, и этот дежурный милиционер напился. Пришел наряд, чтобы его из будки достать. Но он запер дверь изнутри, так что двое или трое милиционеров долго и упорно вытаскивали его через окно.

«Очень быстро выучил русский»

В Москве меня сразу же отдали в советский детский сад рядом с домом, а через два года — в обычную московскую школу в соседнем дворе, №292, как сейчас помню. В англо-американскую школу родители меня решили не отдавать — хотели, чтобы я выучил русский.

Наши языки похожи, так что русский я выучил очень быстро. Через пару месяцев уже легко общался с ребятами. Влился я в эту детскую московскую жизнь легко, никаких проблем не было. При этом, надо сказать, родители всегда следили, чтобы ни я, ни брат не выделялись среди сверстников, не выглядели слишком модно. В школе мы так же, как и все, носили синюю форму с серыми алюминиевыми пуговицами.

С первого родительского собрания моя мама Ясна пришла счастливой, с улыбкой, что называется, до ушей. Это потому, что моя первая учительница Тамара Александровна сказала, обращаясь ко всем русским родителям: «Вам стыдно должно быть. С вашими детьми учится мальчик из Югославии, так вот он лучше всех в классе по-русски читает». Мама до сих пор очень этим гордится и временами вспоминает тот свой родительский триумф.

Все пять классов в Москве я учился очень хорошо, на одни пятерки. Насколько помню, это было несложно. Вместе со всем классом меня приняли в октябрята, и я, как и все советские дети, носил звездочку с портретом маленького Ленина.

Вместе с классом зимой я катался на лыжах и ездил через весь город в бассейн, когда там проходила физкультура. Помню, однажды нас водили в мавзолей, и это был своеобразный опыт. Ленин был ярко освещен, но как следует рассмотреть его не удавалось — мы быстро проходили мимо, потому что время посещения было строго ограничено. Ведь на Красной площади ждала здоровенная очередь. Я шел и думал: «Как же это Ленин — так давно умер, а выглядит как живой? И чего он так блестит? Маслом пропитан? Это я на мумию смотрю? Ничего себе!»

«Жизнь у нас была роскошной»

Детство у меня было прекрасное, и о Москве воспоминания сохранились самые приятные. Жизнь была роскошной — лакшери, как сейчас говорят. Мы и так-то жили в хорошей квартире, а в 1976-м переехали в соседний подъезд, где нам дали две соседние квартиры на одном этаже. В одной жили родители, а в другой — мы с братом и домработница, которая и готовила, и в магазин ходила, и делала все по хозяйству.

Но в основном после школы я проводил время с детьми других иностранцев, которые жили в нашем доме. Делал уроки и бежал в огромный двор, где в теплые месяцы мы играли в футбол, а в холодные — в хоккей. Домой шли, только когда темнело.

Лучшим моим другом был индус Мурли, их семья жила с нами на одном этаже. Мы дружили с ребятами из Алжира, Чада, Нигерии, Италии, Пакистана — со всего мира.

«До сих пор помню номер Олега Попова»

С родителями и их друзьями мы временами ездили в Серебряный Бор или выезжали за город. Устраивали пикники, жарили шашлыки, играли там в футбол. Помню, как-то на Новый год ездили в Суздаль, и это было очень красиво. Старинный маленький город, весь в снегу — все было как в сказке.

Когда к нам кто-нибудь приезжал из Югославии, мы обычно возили их на Красную площадь, в цирк на Цветном бульваре, в Загорск. В цирк я ходить очень любил и до сих пор помню номер Олега Попова, в котором он играл с лучом света, а потом уносил его с собой в сумке. Это было очень странно, и всех наших гостей удивляло, что цирк находится в большом здании, как театр, а не в шатре, разбитом на улице.

У мамы был абонемент в Большой театр, и, помню, она брала меня с собой на балет. Мама была большой поклонницей Плисецкой и часто ходила в Большой.

«Мама носила продавщицам колготки»

У папы тут была хорошая зарплата. Получал он ее в долларах, но условия были такие, что из СССР их нельзя было вывозить, все надо было тратить здесь. Парадокс заключался в том, что купить тут было особо нечего. В магазинах не было простейших товаров — туалетной бумаги, например. Хотя, помню, сметану наша домработница приносила отличную. В магазин ходила со своей банкой, приносила свежей сметаны, и мы ели ее с хлебом. Было очень вкусно.

Мама носила продавщицам подарки — в основном колготки, и поэтому ей и нашей домработнице всегда продавали из-под прилавка то, что было дефицитом. Например, специально отложенные болгарские фрукты и овощи.

Помню, у родителей дома лежали как раз для таких случаев купленные пластинки ABBA, сигареты Marlboro, джинсы, колготки — все то, чего в СССР не было, но всем хотелось иметь. Эти подарки мама с папой распределяли по целой сети людей, при помощи которых мы могли тут нормально питаться и доставать билеты куда угодно.

Мама, помню, очень любила меха. И покупала их тут много — и себе, и домой, на подарки. Даже у меня в Москве было меховое пальто — правда, заячье. Серое такое, до сих пор помню, и серая огромная шапка.

Так что жили мы роскошно, как представители отдельной касты — со своими привилегиями, защитой. Не думаю, что экспатам в Москве сейчас живется так же хорошо и легко, как нам тогда.

Мы могли себе позволить много путешествовать. К сожалению, по стране особо ездить не получалось. То ли дело было в состоянии дорог, то ли в том, что КГБ не разрешало, не знаю. В Ленинград меня брали только раз.

«Ввозить родители могли что угодно»

Мы много ездили за границу — например, в Финляндию. Регулярно садились в Москве на поезд, и через Ленинград, через зимние белые пейзажи приезжали в Хельсинки. До сих пор вспоминаю запах и вкус этого сладкого черного железнодорожного чая из стаканов в металлических подстаканниках. Нигде и никогда я больше такого чая не пил.

В Хельсинки обычно мы закупали все то, что невозможно было купить в России. Ввозить родители могли что угодно, потому что у них были документы иностранных торговых представителей.

И вот в одну из таких поездок в огромном молле Stockmann's мы зашли в крупный спортивный магазин, где мне обычно покупали что-нибудь для хоккея: перчатки, шлем или клюшку. И кого же там встретили? Владислава Третьяка! Я набрался смелости и подошел за автографом.

Пару раз мы ходили в большие круизы. В 1977-м — по Балтийскому морю: из Ленинграда с остановками в Хельсинки, Стокгольме, Копенгагене и Лондоне. Корабль был прекрасный, по-моему, тот самый, на котором Хрущев ходил в Америку, когда ботинком бил по трибуне в ООН и обещал показать всем кузькину мать.

А в 1978 году на огромном советском круизном судне «Белоруссия» мы две недели ходили по Средиземноморью. Стартовали в Одессе, и дальше — через Афины, Неаполь, Геную, Марсель, Барселону, Мальту и Стамбул пришли в Ялту. Команда была русская, а все туристы — иностранцы. За круиз надо было платить в долларах, которые советским гражданам иметь было запрещено.

«Из темной коммунистической Москвы — в неоновый Токио»

Самой запоминающейся, конечно, была поездка в Японию в декабре 1980-го. Мне было 11, но даже на меня этот контраст произвел тогда впечатление: из темной зимней коммунистической Москвы — в неоновый Токио светящихся витрин. Из мира дефицита — в город изобилия и роскоши.

Родители до этого уже пару раз бывали в Японии. И в Токио, в районе, где продают технику, продавцы маму узнавали. От московских друзей у родителей был целый лист заказов. Меня поражало, как в Москве они точно знали, какой фирмы и какой модели видеомагнитофон или плеер им нужен. В итоге в первый день в Токио мы завезли в магазин список, а через пять дней, в конце путешествия, снова туда заехали, все оплатили и заказали доставку в Москву.

Я тогда занимался настольным теннисом в школьной секции. И, оказавшись в Токио, сразу же решил, что надо стать профессиональным игроком в настольный теннис, чтобы переехать жить в Японию. Так что, вернувшись, стал тренироваться с удвоенной силой. Но запала хватило ненадолго. Ведь я тогда, как большинство мальчишек, смотрел все игры между советскими хоккеистами и НХЛ. Изначально я болел, понятное дело, за СССР. Но канадские хоккеисты тоже производили впечатление: часть игроков выступала без шлемов, они иначе вели себя на льду.

Так что после пары месяцев усиленных тренировок в секции настольного тенниса мое увлечение пинг-понгом прошло, а воспоминания о Токио поблекли. Я решил стать профессиональным хоккеистом и переехать в Канаду.

«Папу приняли за испанского посла»

Пока мы жили в Москве, огромное значение для меня имел спорт, особенно хоккей. Я болел за «Крылья Советов», а папа — за ЦСКА, и часто водил меня на их игры в «Лужники». Так что я видел живьем много выступлений легендарной тройки Петров — Харламов — Михайлов. Это были мои герои, хоть они и играли не за мою любимую команду. И теперь я понимаю, что это дорогого стоило: еще ребенком видеть на льду лучших игроков мира.

Когда мне исполнилось лет десять, и я начал играть в баскетбол, папа стал водить меня и на баскетбол, когда в Москву приезжали европейские команды. Однажды, помню, приезжали играть наши югославы — «Босна» из Сараево. По-моему, против ЦСКА они тогда выступали.

А в другой раз, тоже на игру с ЦСКА, в Москву приезжал «Реал Мадрид». И мы очень хотели хотели попасть на игру, потому что в команде были два югослава — Дражен Петрович и Мирза Делибашич.

Мы с отцом сели в его оранжевую 144-ю Volvo с красными дипломатическими номерами и поехали на стадион. Было холодно, темно, в кассе нам сказали, что все билеты проданы. Я расстроился, он расстроился, что я расстроился... Идем такие печальные к машине, и вдруг слышим: «Господин, господин!»

К нам подбегает невысокий мужчина в костюме и спрашивает: «Извините, вы из испанского посольства?» Папа, и глазом не моргнув, отвечает: «Конечно». И тогда этот подбежавший мужчина без билетов проводит нас в сектор, заполненный испанцами. Думаю, они все были посольские, потому что ни бизнесменов, ни туристов из Европы в СССР тогда не было.

Целый ряд стоял пустым. Как мы потом поняли, это был резерв для испанского посла. И в тот вечер за него приняли моего папу — крупного, представительного мужчину. Так что нас проводили и усадили на эти прекрасные комфортные места.

И вот картина: «Лужники» забиты до отказа, а мы вдвоем сидим в VIP-секторе посреди пустого ряда. Папа наклоняется ко мне и говорит на ухо: «Молись, чтобы испанский посол не приехал». И он тогда так и не приехал, а мы посмотрели всю игру.