«Русских в Москве в разы больше, чем мигрантов!»

Наследие «города-сада»

Перемены, влекущие за собой трансформацию общества, — процесс постоянный. И связан он со множеством факторов — ростом уровня образования населения, изменением рынка труда и институтов государства, миграционными процессами, особенностями потребления и прочим. Скажем, если вы посмотрите на социальную карту Москвы XVII века или даже XIX века, то найдете там различные слободы — немецкие, грузинские, татарские, купеческое Замоскворечье, аристократические кварталы и так далее. То есть деление и этническое, и сословное, которое было полностью разрушено в советское время. Общество стало эгалитарным, но не гомогенным, внутренние различия имели не столько национально-имущественный, сколько культурно-образовательный, профессиональный и статусный характер: появилась своя номенклатура, интеллигенция, были рабочие кварталы, индустриальные, был одновременно статусный и деградировавший исторический центр. И все это влияло на формирование новой репутации того или иного московского района.

К чему это я? К тому, что произошедшие в Москве за последние 25 лет — то есть уже в постсоветский период — экономические и поведенческие изменения возникли не на пустом месте, а имеют в своей основе то, что происходило в городе во времена СССР. Например, пусть даже тогда в Москве и не существовало имущественной сегрегации и было смешанное расселение, зато существовал принцип функционального зонирования территории, когда рабочие селились вблизи промышленных предприятий, а интеллигенция — недалеко от институтов. То есть фактически реализовывался один из принципов пространственной организации «города-сада», заключающийся в минимизации затрат времени на перемещение людей между домом и работой.

Повторюсь: изменения происходили всегда, но мы их замечаем, когда они накапливаются и становятся видны. Если говорить о Москве, то для меня истоки современной ситуации — это 70-е годы прошлого века, когда начался активный завоз в Москву рабочих на промышленные предприятия, продолжавшийся вплоть до 1995-го. Представьте, ежегодно в Москву по лимиту промышленных предприятий привозили от 60 до 80 тысяч работников! Что, кстати, сопоставимо с цифрами сегодняшней миграции.

Еще одним фактором, существенно повлиявшим на изменение общества в постсоветское время, стала отмена прописки и предоставление людям права свободного перемещения и выбора места проживания. Барьер на переезд в столицу был снят, что привело к быстрому росту численности населения города. Последовательные волны миграции сильно маркировали социальную жизнь Москвы.

Идеологический подход

Одновременно менялась и идеология городского развития. Плановая советская система градостроительства была ориентирована на строительство жилья, «бесплатное» выделение квартир, обеспечение нормативов социального сервиса и доступность общественного транспорта. Эпоха Юрия Лужкова стала эпохой перелома: перехода от социально-ориентированной плановой системы к бизнес-ориентированному проекту города, рассматривающему Москву как машину экономического роста. Была сделала ставка на автомобилизацию — как в американских городах середины прошлого века, ставка на инвесторов, бизнес-проекты, приватизацию общественных (как бы бесхозных) пространств и выкачивание денег из городской недвижимости.

Что тут плохо, а что хорошо? Однозначного ответа нет. Оба подхода имеют своих сторонников и в целом правомерны. Потому что сама по себе городская земля, с одной стороны, источник для создания общественных благ, а, с другой, высокодоходная недвижимость. И баланс между экономическими и социальными функциями города соблюдать трудно. Но это не значит, что это невозможно. Например, сегодня в Москве мы наблюдаем более-менее сбалансированную модель, в том числе со множеством городских программ по благоустройству территории, имеющих приоритетом создание городских публичных пространств, то есть рассматривающих городскую землю как источник общественного блага.

Можно ли, исходя из этого, сказать, что «физические» перемены городской среды изменили Москву и как социальное пространство? Да, меняется и среда, и общество, действуют прямые и обратные связи. Общество не может меняться, не меняя пространство вокруг себя. А измененное пространство не может не влиять на состояние общества, не может не диктовать новые модели поведения.

Посмотрите, например, как благоустройство центра Москвы повлияло на поведение людей. Это же видно невооруженным глазом! Стало не так заплевано, из дворов и детских площадок исчезли компании алкоголиков, люди стали более внимательно относиться к нарушениям, которые раньше воспринимались как норма, ну, и так далее.

Почему мы боимся мигрантов?

Рост в Москве этнокультурного разнообразия — один из важных факторов изменения городской среды, точнее, городского общества. И реакция общества на этот фактор очень неоднородна.

Из социологии хорошо известно: мигранты являются одним из ключевых факторов раздражения московского населения. Но что именно раздражает москвичей в этом контексте? Например, страх инокультурной экспансии и этнизации города, если можно так выразиться. Насколько такой страх обоснован, это другой вопрос.

Многими людьми — особенно, неблагополучными — миграция воспринимается как нашествие. При этом они понимают, что приезжают в Москву в основном люди молодые, активные, умеющие бороться за свое будущее, и конкурировать с ними тяжело. Они уехали от своих домашних проблем с надеждой обрести лучшие перспективы самореализации, заработать денег, устроить жизнь и прочее. В случае чего им есть куда отступать, ну а москвичам ни бежать, ни отступать некуда. Отсюда и страх за свое собственное благополучие, достигнутый статус, чувство обреченности. Но это лишь один из факторов раздражения. Есть и другие. Так, испытывая неудовлетворенность собственной жизнью — личной или карьерной, может быть, жилищными условиями или чем-то еще — люди ищут виноватого. Часто в своих проблемах обвиняют власть, которая должна была обеспечить, но не обеспечила. Открыто выступать против власти страшно, а накопившееся раздражение куда-то выплеснуть нужно. Таким условным громоотводом становятся мигранты, являющиеся наиболее незащищенной частью городского населения… Но надо понимать, что это — тенденция, существующая во всем мире, а не только у нас.

Москве в этом смысле даже проще: здесь нет этнических кварталов и гетто. Мы можем поблагодарить советскую власть за то, что она разрушила этнические и сословные преграды, избавив наш город от этнической сегрегации. Москва в СССР, повторю, развивалась как город эгалитарный. И те районы, которые кто-то сейчас называет этническими, и по своему внешнему виду, и по социальному сервису ничем не отличаются от других московских районов. И в них живут точно такие же люди. Остальное — это плод воображения. Однако, конечно, мы ни от чего не застрахованы: вечное недовольство москвичей приезжими, особенно из числа инокультурных меньшинств, способствует сегрегации по этнокультурному признаку…

В своей статье мы затронули вопрос контактности и конфликтности города. Часто задают вопрос, что означает «индекс этнической мозаичности». Он позволяет выявлять районы Москвы, где существует более высокая вероятность встретить человека с иной, нежели у тебя, этнической самоидентификацией. Является ли такой контакт явлением положительным, приводит ли он к снижению взаимных предубеждений или, наоборот, способствует росту конфликтности? Это вопрос следующего исследования. Пока очевидно одно: в общественном мнении существует стереотип — этническое разнообразие делает район неблагополучным. Однако, как показывают исследования, в Москве наиболее высокий уровень этнического разнообразия характерен для наиболее благополучных районов города. Это раз. И два: каким бы этнически разнообразным не был тот или иной столичный район, русского населения в нем в разы больше. К сожалению, низкое качество переписей населения 2002 и 2010 годов в части этнической самоидентификации не позволяет уверенно судить о межэтнических пропорциях. Практически невозможно использовать и существующие методики математической оценки резидентной (по месту жительства) сегрегации населения из-за слишком крупных ячеек агрегации переписных данных в Москве. Все существующие методики хорошо работают на уровне кварталов с населением от 3 до 6 тысяч человек, а численность жителей московских районов колеблется в интервале от 30 до 130 тысяч.

И все-таки можно сказать, что есть районы с более выраженным этнокультурным разнообразием населения. Делает ли этот фактор район более конфликтным? Необязательно. Для конфликтности, это условие, конечно, необходимое, но далеко не единственное и не достаточное. Так, «теория контактов» говорит, что чем теснее контакты между людьми, тем лучше они узнают друг друга, и это снижает вероятность сценария конфликтов. Но точно так же установлено, что при наличии предвзятости, недоброжелательности по отношению друг к другу, высокая контактность, наоборот, способствует возникновению конфликтов. Поэтому все зависит от третьих факторов, как правило, социальных: например, от благоприятности или не благоприятности среды проживания или общественных настроений, допустим, уверенности москвичей, что им по определению должно принадлежать больше прав.

Поэтому нам было важно посмотреть, как на разных городских территориях сочетаются разные социальные процессы. Например, возрастная структура населения и его миграционное обновление. Вывод? Проблема не в том, что люди разные по возрасту, происхождению и жизненному опыту, а в том, что в старые районы, где живет коренное и постаревшее население, начинают встраиваться большие жилые массивы, в которых селятся совсем другие люди, а большая часть квартир сдается. В результате возникает два параллельных и никак не контактирующих социума. И такая довольно ярко-выраженная сегрегация при отсутствии взаимопонимания и культурных контактов рождает взаимную подозрительность и создает атмосферу конфликтности.

Раздраженные москвичи

Социальная тревожность возникает в Москве по множеству причин. Людей, которые не тревожились бы ни о чем, просто не существует! Однако есть районы, в которых люди точно знают, чем конкретно они недовольны. Скажем, на Арбате — небезопасность прогулок днем, что объясняется огромным скоплением людей в небольшом по площади районе. На Патриарших прудах — вечный шум от ресторанов. В окраинном поселке Восточный — транспортная изолированность района и замкнутость жизни его населения. В Куркино — неблагоприятное соседство. Жители района, считающие его благоустроенным, современным и престижным, недовольны близостью к ареалам расселения мигрантов и местам приложения их труда, что, по их мнению, снижает статус района и стоимость недвижимости. А есть районы, в которых раздражает все. Люди там думают: «И живем мы не так, и приезжих тут много, и грязь кругом, и пробки, и…» То есть о чем с ними ни говори, все будет не так, все будет раздражать.

Это состояние называется «диффузным недовольством». И именно оно приводит к постоянным всплескам агрессии. В зоне риска находится не только печально известное Западное Бирюлево, но и соседние с ним Южное Чертаново и Восточное Бирюлево, Капотня, Марьино, Кузьминки и Нижегородский. Хотя районов, где формируется конфликтное социальное пространство, в Москве немного, их дестабилизирующее влияние на жизнь всего города велико. Нарушение принципов средовой регуляции социальных отношений приводит, во-первых, к распространению маргинальных образцов поведения, известных как субкультура пригородов, а во-вторых, к социальной эксклюзии и дальнейшей стигматизации районов, имеющих и без того неважную репутацию.

Но тут, опять же, нужно различать агрессию вербальную и допустимость реального физического насилия. В Москве чаще всего с проявлениями открытого насилия мы сталкиваемся редко. Как показывают исследования, проявляя агрессию на словах, люди не готовы переходить к насильственным действиям в отношении кого бы то ни было. Москвичи осуждают насилие и тогда, когда оно проявляется в отношении мигрантов, и когда оно направленно на несогласных с властью. К примеру, спрашиваешь у людей: «Чего бы вы хотели?» Отвечают: «Чтобы мигрантов не было» «А что нужно для этого сделать?» «Депортировать». «Вы, готовы принять в этом участие?» Отвечают: «Только не мы!» «А выгонять их готовы?» «Тоже нет». Потому вербальная агрессия имеет скорее компенсаторный или замещающий характер, но такое вымещение раздражения — далеко не безобидное действие — и несет в себе существенный потенциал открытого насилия.

Что раздражает москвичей еще? Бедность. То, что в магазинах сверкает золото, а им хватает денег только на булочку. При этом ассоциировать себя со столицей очень хочется, столичность повышает самооценку и подчеркивает личную значимость человека: «Если в глазах других Москва — успешный город, то и я вместе с ним». Но так получается далеко не всегда, что является источником постоянного раздражения. Люди живут хорошо, а чувствуют себя плохо, потому что планка сравнения высока, а память о временах, когда все жили одинаково, еще свежа.

О чувствах и дворах

Что делать московской власти в районах с диффузным раздражением? С моей точки зрения, в первую очередь, начать с попыток вернуть людям их человеческое достоинство. А человеческое достоинство начинает возвращаться тогда, когда вокруг тебя оказывается чистый двор, чистый подъезд, нормально обустроенная среда и хорошая инфраструктура. Это очень важно! Может показаться, что все это лишние затраты: лучше бы людям увеличили пенсии! Но когда человек, скажем, только что поругавшийся с женой, выходит из дома на улицу и видит, что там что-то сделано для него, у него меняется настроение.

Поверьте, позитивные эмоции при общем высоком уровне недовольства и раздражения — фактор, нормализующий жизнь любого общества.

По этой причине, кстати, московские мигранты так любят приезжать в центр Москвы: там они чувствуют себя полноценными людьми, которые могут не ютиться по норам, а гулять в прекрасном городе, чувствовать его, ощутить себя такими же, как все остальные москвичи, и получать позитивные эмоции. Это касается и столичной молодежи. Куда они едут, обретя хоть немного самостоятельности? Правильно, в центр! Тогда как взрослые и уже хорошо интегрированные москвичи, наоборот, стремятся в свободное время из города уехать.