«Русская водка — тоже бренд»

19 сентября на пересечении Садовой-Каретной и Долгоруковской улиц состоялось торжественное открытие памятника Михаилу Калашникову. МОСЛЕНТА собрала в соцсетях самые резкие комментарии по этому поводу и обсудила их с создателем монумента, народным художником России Салаватом Щербаковым.

— Зачем Москве памятник Калашникову? Что он олицетворяет?

Москва, народ, ставят памятники для себя, потому что любят свою историю и свою страну. Как это происходит? Возникает идея, желание в обществе: так было и с князем Владимиром, с Сергеем Королевым и инженером Шуховым, и с татарским поэтом Тукаем. Памятник — от слова «память», их ставят важным фигурам: и поэту Пушкину, и Курчатову, создавшему атомную бомбу. А если б не было атомной бомбы, сейчас над нами, наверное, издевались бы как хотели.

— Кто сегодня герой России, какой это образ? И может ли он быть без оружия?

Не может быть конкретного ответа на этот вопрос, потому что Россия — это очень большая палитра, целый мир. И сегодня ее герои — и Антон Павлович Чехов, и Сергий Радонежский, и Зоя Космодемьянская, и Менделеев. Это не может быть один человек, с оружием или без: выдающийся пианист, танцор Большого театра или воин. Даже Пересвет, победивший Челубея на Куликовом поле, да, это символ, но чтобы он представлял всю Россию, к нему надо прибавить и святых, и писателей, и ученых, и матерей, которые растят своих детей. Героев много: это и летчики, которые в Сирии воюют, и ученые, которые двигают и поднимают науку. Невозможно назвать кого-то одного.

— Если обращаться к комментариям по поводу памятника Калашникову в соцсетях, то многих, скажем мягко, смутил прозвучавший на его открытии комментарий министра культуры РФ Владимира Мединского, который назвал автомат Калашникова «культурным брендом России».

Уверен, что министр оговорился. То, что Калашников — бренд, это однозначно. Бренд — простое слово, за ним не стоит ничего святого, русская водка — тоже бренд. Думаю, просто министр культуры привык произносить словосочетание «культурный бренд», говоря, например, о балете, театре. А подхватывают такие оговорки те, кто «заряжен» на то, чтобы подловить министра на ошибке. Комментируя вакханалию общественности по поводу этой фразы, предлагаю заглянуть в души людей, которые ее устраивают. Им бы успокоиться: оговорка — это не событие.

Я вот работаю с молодежью, в том числе с продвинутой, авангардной, так вот, и они говорят, что в каком-то смысле автомат Калашникова — это часть нашей культуры.

— Никто не говорит, что памятник Калашникову не нужен. Но серьезные вопросы вызывают следующие моменты: чем оправдано место, где он установлен? Его же не напротив здания министерства обороны поставили. И зачем у него в руках оружие? Скульпторы, создававшие памятники Сахарову и Курчатову, не изображали их с бомбами.

Отвечаю: место установки — Оружейный переулок, названный так потому, что там веками делали оружие. И памятник — продолжение этой отрасли. Второе: есть такие люди, как Юрий Гагарин, Юрий Никулин, которых любит народ, потому что они близки народу, мышление у них народное, плюс гениальность профессиональная. И Калашников попал в этот список, люди его любят, и Москве он очень близок, об этом его дочь рассказывала на открытии памятника.

Что касается оружия в руках... В любом искусстве есть мышление более современное и более смягченное. Кто-то из критикующих даже предложил изобразить раскаявшегося человека, сожалеющего о том, что создал оружие. И в художественном и во вкусовом смысле это бред.

Автомат — для ясности. Если бы скульптуру делал Татлин как современный художник, он бы тоже Калашникова изобразил с автоматом. Автомат то же имя имеет, он тоже — Калашников. И не надо скрывать, чего-то тут зашифровывать, прятаться. Да, человек создал оружие, держит его в руках и на него смотрит. Так поступают многие скульптуры: кого-то изображают со спутником, кого-то — с ракетой. Это знаковые вещи, и в 1920-е годы так делали, и не надо бояться такого приема. И его принятие или неприятие, я бы сказал, зависит от культуры или бескультурья критикующих.

— Если сравнивать с памятниками поэтам, появившимся в Москве в последнее десятилетие, то там можно видеть разные приемы и образы. Мандельштам на Старосадском переулке скован кубами, над которыми видна только голова. Бродский работы Георгия Франгуляна вообще плоский. А вы из раза в раз делаете монументальные ростовые фигуры. Почему?

У разных жанров разный язык. Кто чем интересуется: кто-то любит джаз, а кто-то слушает классику, Баха. Есть искусство консервативное, академическое, и есть скульпторы, влюбленные в этот язык, я таких много знаю. А есть язык XX века, уже достаточно старомодный. И там и там есть мастерство. Франгуляна я уважаю и люблю, но мы с ним по-разному смотрим. Он более в себя влюблен, критикует смело, а я бы не хотел его критиковать. Но это затасканный европейский язык 1950-1960-х годов, ничего нового тут нет, скульпторы его хорошо знают и понимают.

Под конец советской эпохи уже было в скульптуре много сурового стиля, стилизации, и у профессионалов есть к этому тяга. Сейчас, если вы посмотрите на Союз художников, основная часть работает, как Франгулян, это их жизнь, им это интересно. Консервативным искусством занимаются реже, и мне интересно именно это, потому что неоклассика, на мой взгляд, сейчас более актуальна. Но это я так ощущаю, и это чисто художнические споры без какой-то конфронтации. И если Франгулян что-то сделал плоско, это не значит, что все должны делать плоско. А Георгию Вартановичу привет.

— В комментариях в соцсетях после подборки фотографий ваших работ — бюста российскому пилоту, погибшему в Сирии, памятника «вежливым людям» в Симферополе и Калашникова — встречается вопрос: «Лепить вояк не надоело?»

Знаете, когда широко общаешься с разными людьми, взгляд меняется. Вот что такое страна? Я бывал в воинских частях, у летчиков, реальных летчиков дальней авиации. Это очень большая тема: страна держится именно на таких людях, которых мы обычно не видим и не слышим, а не на тех, кто щелкает на компьютерах свои комментарии и измышления. И сарказм офисного планктона, который слышится мне за этим вопросом, я считаю неуместным. «Лепить вояк» — грубая фраза, вояками были и Александр Невский, и Александр Матросов.

— Вот еще, например, люди пишут: «На кладбище братве с барсетками таких надо ребят в куртках ставить».

Это пишут неграмотные люди. Сейчас такое время, что любой неграмотный может свободно высказываться, и его слышно — по интернету и так далее. Примешиваются и политические взгляды, и насколько человек любит Россию, тут еще много такой полемики вплетается. Я этого не осуждаю, свобода слова — это нормально. Комментарии пишут ребята разные, часто — весьма оригинальные, но они далеко не всегда могут подняться до понимания уровня проблем, о которых говорят. Я им всем желаю хорошего настроения. И понимания того, что работа скульптора — это довольно трудное и интересное дело.

— Москвичи активно обсуждают в соцсетях, насколько это вообще возможно — демонтировать ваши работы, установленные в городе. Как вы относитесь к такой перспективе?

Вот вы говорили о Бродском Франгуляна — когда его демонтируют? Ну, не знаю. И было бы нехорошо Франгуляну такой вопрос задавать. Мне кажется, лучше, чтобы не было демонтажа, Бродский — русская поэзия.

История знает много демонтажей, вопрос в том, кто демонтирует и зачем. В нашей стране после революции это коснулось многих памятников, сейчас подобное происходит в Польше. Бывает и демонтаж стран: представляете, когда Соединенные Штаты утонут и заблудятся, мир их демонтирует. Возможен демонтаж жилья: в революцию люди уезжали, а после этого их усадьбы разворовывали и поджигали. Жизнь человека кончается смертью — тоже демонтаж.

Если вы услышите, что в Стамбуле, в Софийском соборе, возникла мечеть, то знайте: пришли исламисты и демонтировали музей, который сейчас там находится. Или, например, мы в Сирии участвовали в создании статуи Христа, ее из гранатомета расстреляли: считайте, демонтаж, но в ускоренном темпе. К чему идет время и история, мы не знаем, но хотим, чтобы правда православия и добро победили.