«У Билана очень сложный характер». Как работается композитору, пишущему песни для звезд

«В рэп меня посвятили друзья»

После того, как я окончил московскую консерваторию, в моей жизни случился довольно резкий поворот. Я всегда интересовался разными музыкальными направлениями. При этом я не учился на композиторском отделении, а стал пианистом. Но игра исключительно по нотам меня не устраивала. Мне не хотелось быть только исполнителем, и я всегда что-то сочинял, писал импровизировал.

Было время, когда поп-музыка, а особенно рок-музыка занимали меня намного больше, чем классика. Вместе с друзьями я очень любил Queen. Мы даже хотели создать собственную группу.

Ближе к окончанию учебы в консерватории мои друзья стали сотрудниками одной звукозаписывающей студии. Ей оказалась MixMedia, принадлежавшая Александру Толмацкому, отцу Децла. Тогда она была очень популярна. В итоге мои приятели, которые там были и продюсерами, и аранжировщиками, и композиторами, позвали в свою компанию и меня. Можно сказать, что в рэп меня посвятили друзья.

«Это был наш “Легальный бизнес”»

Для меня то был совершенно новый опыт. И дело даже не только в том, что человек сразу из консерватории попадает в мир другой музыки. Тогда в ходу были компьютерные аранжировки, а у меня компьютера даже не было. Я не знал, с какой стороны к нему подойти. В тот период двойной щелчок мыши был для меня настоящей проблемой. Но оказалось, что все это не так сложно освоить.

Тогда Децл только начинал, а вскоре на студии появился Влад Валов, больше известный как Шеff. Насколько я понял, его пригласил сам Александр Толмацкий. Он хотел продвигать своего сына, а для этого были нужны уже известные к тому моменту люди. Влад оказался именно таким человеком.

И одни из моих первых работ на студии были вместе с популярной тогда группой Da Boogie Crew. А еще это был наше «Легальный бизнес» — группа, в которую входили Децл, Шеff и Лигалайз, он же Андрей Меньшиков. На их первом альбоме я сделал вещей пять.

«Меня ничего не смущало»

Конец 90-х был хорош тем, что между музыкальными жанрами происходил постоянный синтез и в чистом виде и их уже практически не существовало. Так что граница между миром, где Фредди Меркьюри пел свою «Богемскую рапсодию», и реальностью, в которой существовал Влад Валов с его треками и шикарной белой шубой, становилась довольно условной.

Hip-hop, как ни одно другое направление, был готов вбирать в себя самые разные идеи и подходы. Поскольку это культура, замешанная на миксах и семплах, она может работать с чем угодно — с роком, и поп-музыкой, даже с оперой и вообще классикой.

Семпл — небольшой оцифрованный звуковой фрагмент, который часто берется из другой песни или произведения. И на нем строится новая композиция. Мне не хотелось пользоваться этим методом. Я стремился создавать свою музыку. Что касается направления, с которым мне предстояло работать, тут меня ничего не смущало.

Да, когда я только пришел на студию, рэп и hip-hop были для меня совершенно неизведанной территорией. У меня есть полезная особенность: если есть задача создать музыку в определенном стиле, я полюблю его, найду, за что его можно ценить по-настоящему. Тут, конечно, пришлось многое узнать, изучить. Я слушал лучшие образцы, которые существовали на тот момент, вникал. И понимал: если все это делать качественно, такая музыка не уступит никакой другой. Вопрос был только в таланте и увлеченности своей работой.

«Он всегда точно знал, что ему нужно»

Мы довольно долго работали непосредственно с Шеff’ом, создали вместе несколько вещей, но самой известной стала «Скорость дня». Клип на этот трек потом крутился на Муз-ТВ и MTV.

Благодаря Владу на студии появлялись самые разные люди. В какой-то момент, к примеру, сюда пришел Богдан Титомир. Влад решил, что стоит записать с ним дуэт. Работать над этим тоже выпало мне.

Сотрудничать с Владом было очень комфортно, а это можно сказать далеко не про всех артистов. У нас с ним был хороший контакт. К тому же он всегда точно знал, что ему нужно. Для меня, как человека, зачастую работающего по заказу, это было очень важно. Если приходит артист, не понимающий, каким должен быть конечный результат, ты вынужден угадывать его пожелания, настроения, а это, как правило, очень непросто.

Но у Влада всегда было четкое представление о том, что у нас должно получиться. Он не мог сам создавать музыку, но слышал ее внутри себя, знал, какой она должна быть. И он всегда четко проговаривал, где и что нужно добавить, а где убрать. При этом он не менял своих решений. Влад понимал, что нужно не только ему, но и публике. В первую очередь он, конечно, был бизнесменом. Я человек совсем другого рода.

«Нам было сложно говорить на одном языке»

Конечно, необычно, что человек после консерватории работает с рэперами. Но мне нравилось. Правда, такие исполнители не знают нотной грамоты, не понимают ее. С одной стороны, это представляло проблему, а с другой, на меня смотрели с уважением, как на человека, у которого есть некое недоступное им знание. Проще говоря, у меня был большой кредит доверия.

Другое дело, что нам было сложно говорить на одном языке. Я, например, не мог ткнуть пальцем в партитуру и показать, где тут кварта, а где — квинта (музыкальные интервалы — Прим. «Мосленты»). Но особых проблем это не создавало. Всегда можно было донести до них что-то, не прибегая к специфическим музыкальным терминам.

«Она не сможет спеть так, как я слышу»

Позже мы работали с Настей Задорожной — сделали несколько песен, в том числе одну из тех, что прозвучала в популярном в свое время сериале «Клуб» на MTV. Но наше сотрудничество продлилось недолго, да и не было особенно интересным.

Конечно, я сам себя подстегиваю. Если в работе нет некоего куража, ничего хорошего не получится. Но Настя не была супер-певицей. Она, конечно же, в первую очередь актриса.

Когда ты работаешь с музыкально одаренным, талантливым человеком, тем тебе интереснее, тем у вас больше возможностей. Но здесь я отлично понимал: если отпущу себя и буду писать музыку так, как мне самому хочется, Насте будет сложно. Она не сможет спеть так, как я слышу.

Но все же Настя пела, а были и такие певицы, с которыми работать было по-настоящему тяжело, потому что… это были не певицы вообще. Но в таких случаях у меня появлялся другой интерес. Сделать песню для человека, который просто не может петь, — интересный и увлекательный квест повышенной сложности. И у нас получалось.

«Концерт для Димы Билана»

Еще один сложный для меня артист — Дима Билан. Он отлично поет и может тонко чувствовать музыку, к тому же он как раз чаще всего точно понимал, чего именно хочет, представлял себе результат. Но у него очень сложный характер.

Впрочем, работать с ним было интересно, да и наши совместные проекты были очень увлекательными. Например, я делал для него концерт с симфоническим оркестром. Сначала он прошел в «Крокус Сити Холле», а потом и в концертном зале имени Чайковского. И это был один из самых ярких эпизодов в моей творческой жизни. Трансформировать песни Димы Билана в оркестровые партитуры было необычно и очень интересно. Это был мощный проект.

У него должно было быть продолжение. Мы уже готовились создавать новую программу, менеджеры Димы планировали гастроли не только в России, но и в других странах. Но тут вмешалась пандемия. И все планы рухнули.

«Классика оказалась все-таки ближе»

В моей работе все четко — есть задача, и ее просто надо выполнить. Ты работаешь уже не столько с человеком, сколько с материалом. Тебе нужно сделать аранжировку или написать песню. Пока ты над ними работаешь, не так часто думаешь о личности исполнителя. Тебя скорее волнуют его возможности. Общение и какие-то нюансы во взаимоотношениях возникают уже потом. Материал первичен.

Но в итоге классика оказалась мне все-таки ближе. Осенью прошлого года в Казахстане состоялась премьера балета «Арканы Судьбы» Карины Абдуллиной, где я выступил соавтором и автором оркестровой партитуры. Наверное, на сегодняшний день это мое любимое детище. Концерт для Димы Билана и симфонического оркестра — на втором месте.

Классическая музыка — это по-настоящему моя стихия. Но при этом я сейчас не откажусь от работы и в других проектах. Параллельно, к примеру, я сотрудничаю с «Хором Турецкого», где создаю совершенно другую музыку. Также я давно работаю с мюзиклами. Это, конечно, не совсем классика, но ближе к ней, чем поп-культура. К тому же, создавая музыку для мюзиклов, я часто работаю с живыми музыкантами, живыми коллективами.

«А потом приходит Турецкий и велит все переделать»

С «Хором Турецкого» мы сотрудничаем плотно и уже довольно давно. Сейчас они стали исполнять все больше авторской музыки, чего не было раньше. Но, конечно, популярные вещи, хиты в обработке — это их конек. Они могут сочетать «Риголетто» Верди с «Муркой», а между ними окажется и поп, и рок, и джаз. Эти люди поют все. И мне очень нравится работать с ними.

Здесь, конечно, все — музыканты с классическим образованием, классической постановкой голоса. К тому же они очень позитивные и компанейские люди. Большей частью я общаюсь с Евгением Тулиновым, фактически правой рукой Турецкого по художественной части.

Но это тоже очень сложная работа. Правда, характер артистов тут ни при чем. С нашими человеческими взаимоотношениями как раз все в полном порядке. К тому же, что очень важно, это абсолютно надежные люди в финансовом отношении.

Сложность в том, что не всегда сразу понятно, что же нам нужно получить в итоге. Как правило, речь идет об аранжировке вещи, которая всем хорошо известна, всеми любима. Это может быть, например, «Let’s come together» группы Beatles или «Who wants to live forever» группы Queen. И сделать вещь нужно так, как никто до них ее еще не исполнял. При этом необходимо иметь ввиду, что это все-таки хор. Исполнять песню будет сразу десять человек. Это очень креативная работа.

Часто в одной композиции для «Хора» сочетаются сразу несколько музыкальных жанров. Она может начинаться с классики, а потом перетекать от рока к поп-музыке и чему-то еще. Это сложно объяснить словами, но в итоге получается настоящее попурри.

А еще одна сложность — в коллективе много артистов, и у каждого есть свое видение той или иной вещи. Процесс создания каждой композиции в этом случай всегда очень интересный, но довольно долгий. И бывает так: все уже согласились с финальным вариантом композиции, а потом приходит Турецкий и велит все переделать.

Меня все это не смущает. Мне нравится работать с ними и, надеюсь, мы будем продолжать наше сотрудничество.

«Айзеншпис был прижимистым человеком»

Сейчас у меня уже довольно большой опыт, так что все вопросы по оплате моей работы я стараюсь оговорить заранее, чтобы не было никаких проблем. Но в первое время бывало по-всякому.

С Димой Биланом, группами «Мюзикола» и «Динамит», певицей Сашей и многими другими я познакомился благодаря Юрию Айзеншпису. Он был их продюсером. И он был сложным человеком. С одной стороны, Айзеншпис по-настоящему умел продвигать артистов, а с другой, был очень прижимистым. Впрочем, если бы он был слишком щедрым, не стал бы тем, кем стал.

Я не могу сказать, что сталкивался с серьезными проблемами в оплате моей работы. Людей, ведущих себя непорядочно в этом плане, было совсем немного. Благо, с порядочными артистами и продюсерами мне удавалось работать чаще.

«Люди не понимают, сколько стоит музыка»

К сожалению, многие до сих пор не очень хорошо представляют работу музыканта. Им кажется, что написать песню или сделать аранжировку — это что-то очень простое и легкое. Они не понимают, за что именно им предлагается заплатить. При этому им никогда даже в голову не придет попросить, например, парикмахера постричь их бесплатно.

Насколько это серьезная работа, понимают, как правило, только сами музыканты. Например, у «Хора Турецкого» вопросов не возникает.

Люди не представляют весь процесс создания музыки. Музыканты, например, начинают учиться раньше всех и учатся дольше всех. За инструмент впервые садятся в пять-шесть лет, а диплом консерватории получают где-т о в 24 года. И все это время человек занимается каждый день по несколько часов. Я уже не говорю про музлитературу, сольфеджио, экзамены, зачеты и концерты. Конечно, с такой подготовкой музыкант может сочинить мелодию минут за 15, но для этого надо было трудиться еще 20 лет.

«Я не слушаю современную музыку»

Не стану кривить душой, в последнее время я выпал из мейнстрима. Фактически я почти не слушаю современную музыку. В начале нулевых, когда именно с ней была связана моя работа, я постоянно что-то искал, вникал, интересовался. Но сейчас я больше занимаюсь мюзиклами, а это немного другой мир.

Но то, что я все же слышал, звучит очень качественно. Мы все же научились создавать хорошие записи, да и возможности теперь есть. Уже никто не может сказать, что западная музыка звучит хорошо, а наша плохо из-за отсутствия аппаратуры. Все есть.

Но сам материал меня не зацепил. Например, я послушал Моргенштерна и понял, что мне это не особо нравится. Там уже какой-то нескончаемый стеб и цинизм. Возможно, это оправдано, ведь возникло не на пустом месте. Но не мое.

Но я уверен, что в российской музыке есть достойные авторы и исполнители. Просто я либо не слышал их, либо настолько ушел в работу над мюзиклами, что не обратил должного внимания.

Кстати, очень много интересных музыкантов сейчас на Украине, например, Иван Дорн или Джамала. Им удается делать отличную музыку, при этом не копируя западные аналоги, а привнося туда что-то свое, что-то оригинальное. И получаются вещи, которые просто приятно слушать.

«Музыка для музыкантов»

Еще много лет назад в академической музыке наметилась тенденция, которая все это время остается актуальной и развивается. Сегодняшние классики создают произведения, которые вряд ли будут понятным неподготовленному слушателю. Это элитарная музыка.

И когда ее слышат обычные слушатели, они оказываются в положении первоклассников, которым пытаются объяснить что-то из квантовой физики или высшей математики. Обычный человек не успевает за развитием академической музыки, как не успевает и за развитием науки. Получается фантастический разрыв.

«У Москвы каждый день разное звучание»

Сложно сказать, как Москва звучит сейчас. Она очень разная и в силу своих масштабов, и в силу скорости происходящих в ней изменений. Я бы сказал, что у Москвы каждый день разное звучание, и дать ему определение очень сложно. С одной стороны, я не слышу здесь особой гармонии, а с другой, есть очень гармоничные места. Этот город — огромный плавильный котел, где варится все.

Москва очень эклектична, так что и звучание у нее такое же. Я не могу назвать это разноголосицей или какофонией, но и на стройный хор она не похожа. Здесь все бурлит.

Но в этом городе я особенно люблю старые районы, улочки, где сохранилось что-то хотя бы века из XIX-го. Мне нравится прогуливаться в окрестностях Таганки, Китай-города, легендарной Хитровки и прочих местах, у которых есть своя очень долгая история.