«Это наша новая нормальность»

Цифровизация города

Сегодня я буду говорить про современные города, про то, как новые виды опыта, связанного с медиа, все больше формируют нашу городскую, социальную жизнь. Не так себе представляли будущее люди в 80-е, когда появилось слово «киберпространство», — тогда за этим видился какой-то отдельный мир, измерение, параллельное нашему физическому пространству. Люди считали, что онлайн-взаимодействие будет означать, что люди станут более физически изолированными, будут закрываться в своих домах.

Французский архитектор и теоретик медиа Поль Вирильо много писал о новом уровне седентеризации — домашнего заточения. Это может произойти, это отклонение даже может быть экстремальным. Но с 1980 года мы также наблюдаем, что медиа стали частью нашего города. Это включает в себя экраны всех форм и размеров, особенно с 2000-х годов, когда ЖК-экраны распространились очень широко, это также включает развитие мобильных устройств.

За последние десятилетия появились новые виды ламп и светодиодов, которые управляются компьютером. Это повлияло на контекст публичного просмотра. Такое развитие технологии создает новые возможности для горожан, при этом создавая новые вызовы и новые условия для жизни магаполисов. Вызовы стоят перед градостроителями, перед урбанистами и перед публикой. И я буду говорить сегодня вечером о том, как мы сейчас используем цифровые медиа, — технологическую основу, проникающую в городскую инфраструктуру, в ткань города. Я думаю, что цифровизация города обладает масштабным потенциалом, позволяет создать новый тип города. Но я не думаю, что мы на данный момент достаточно прикладываем усилий для того, чтобы это произошло.

Различные идеи, в частности идея «умного» города (smart city, англ.) стала частью нашего дискурса. Как мне кажется, эта повестка может быть полезной в некоторых аспектах. Кто не хочет, чтобы наш город был умным? Но, мне кажется, потенциально эта идея граничит с редукционизмом. Я сегодня буду отстаивать точку зрения, что необходимо на полную использовать возможности цифровых медиа. Таким образом, мы можем поместить коммуникацию в центр того, как мы мыслим в медированных городах.

Коммуникация фундаментально связана с обменом, это комплексный, сложный креативный процесс, который формирует нашу идентичность, наше ощущение себя, своей самости во взаимоотношениях с другими людьми. Коммуникация должна быть в центре медиа в городах. Это позволяет задуматься о паре других моментов. Во-первых, как мы можем сформировать пространство, максимизировать возможности для богатого взаимодействия в контексте сетевого общественного пространства? И как мы можем минимизировать любые непредвиденные последствия, которые могут возникнуть в таком сетевом публичном пространстве?

Медиа в городах

Давайте сделаем шаг назад. Существует долгая история медиа и медированного поведения в городах. В моей книге «Медийный город: медиа, архитектура и городское пространство», которую я написал несколько лет назад, я проследил, как новые технологии, такие как фотография, кино, электрическое освещение и телевидение, сформировали современную архитектуру и современную жизнь. В этой книге я писал, что опыт пространственного проживания города в новейшее время постоянно сопровождается растущим взаимодействием между архитектурой и медиа. Это особенно важно в осмыслении современного города как комплекса медиа-архитектуры.

Также я предположил, что в XX веке эта комплексность, эта связь стала доминирующей. Именно поэтому ее очень легко применить. Чем вообще цифровые медиа отличаются от предыдущих? Цифровизация создает условия для растущей конвергенции между секторами, которые раньше были четко разделены: например, телекоммуникация, телерадиовещание и компьютерные технологии.

Все виды медиа стали полагаться на компьютер и являются теперь частью общей сети. Современные медиа, основанные на компьютерных технологиях, таких как смартфоны, например, не просто отражают определенный контент. Они не работают, как старый телевизор, они работают как генераторы, и могут создавать некоторые контенты. Это означает, что коммуникационная архитектура также фундаментально меняется. Более централизованные сети эпохи телерадиовещания сейчас уступают новым практикам, основанным на коммуникации, когда многие обращаются ко многим. В своей книге «Геомедиа» я постарался более детально объяснить, как новые условия влияют на современное городское пространство, в первую очередь, фокусируясь на пространственном восприятии города.

Я полагаю, что сам термин и феномен геомедиа возник на пересечение трех траекторий: это повсеместность, рациональность и реальное время. Старые медиа-парадигмы можно описать в ретроспективе, в смысле ограниченности ресурсов и фиксированности. Для того, чтобы слышать, смотреть или подключаться к общей сети, нужно было прийти в какой-то конкретное место, телефоны были проводными, телевизор стоял в определенном месте. Теперь это радикально изменилось. Мобильные устройства и городские медиа-платформы в сочетании с цифровыми сетями пересоздают современный город как пространство, в котором связь доступна везде и в любое время. Есть практические ограничения этого слова «везде», они коммерческие, пространственные, технологические. Смысл в том, что ожидания, которые мы обращаем к медиа и доступности медиа, полностью изменились, это наша новая нормальность.

Второй сферой новых возможностей, предопределивших возникновение геомедиа, является позициональность, которая связана с растущей ролью локации в оперировании современных, цифровых платформ. Здесь важно упомянуть два аспекта. Одна сторона этого феномена — интеграция GPS в мобильные устройства. Изначально эта технология родилась как военная, стала гражданской в 2000 году и расцвела благодаря доступности технологии GPS после релиза айфона в 2007 году. Напомню, что GPS позволяет устройствам отслеживать локацию.

Другая сторона этого развития состоит в быстром росте цифровых данных геотегов. За последние десять лет место и пространство стали задавать логику организации и архивирования цифровой информации. Например, Google, когда выдает вам результаты поиска, ориентируется на то, где вы находитесь. Сочетание геотегов и пространств, которые отслеживают локацию, означают, что мы все проще можем получать доступ к информации, основанной на реальном контексте, путешествуя по городу. Это предлагает нам совершенно новые возможности, начиная от мэппинга и сервисов, которые рекомендуют нам что-то, заканчивая рекламой, привязанной к определенной локации.

Другая сторона позициональности состоит в том, что устройства могут отслеживать физических лиц со все растущей точностью. Мои коллеги неоднократно писали об этом: с распространением системы позиционирования каждый человек превращается в живой курсор.

Третий фактор, который я хочу озвучить, — это реальное время. Для того чтобы его понять, важно признать, что мгновенный доступ к новым медиа — не нечто новое. В XX веке такие медиа, как радио и телевидение, создали радикальные формы социальной симультанности — синхронности, возникавшей благодаря тому, что скорость передачи информации позволяла распределенному населению разделять один и тот же опыт, находясь на разных территориях. При этом контроль над этой симультанностью был очень централизован.

Коммуникация в реальном времени в цифровом контексте отличается, поскольку эта коммуникация — «многие к многим». Это очевидно в свете недавних протестов «Арабской весны» 2011 года, движения «Оккупай», включая движение Umbrella в Гонконге в 2013 году. Все эти протесты использовали мобильные социальные медиа. Правда, здесь важно быть очень осторожным, я не хочу сказать, что эти протесты были Фейсбук- или Твиттер- революциями, как их охотно называли некоторые комментаторы. Нельзя отказаться от сложности политической борьбы, нельзя резюмировать политическую борьбу исключительно как технологическое освобождение.

Я скорее хочу привлечь внимание к тому, как цифровые данные медиаплатформ изменяют исторические ограничения свободы собраний. Очень стремительная мобилизация большого количества людей раньше была прерогативой централизованных конституций, таких как, например, военные органы или полиция. Именно эти организации были пионерами в развитии мобильных коммуникаций. Сейчас эти коммуникации доступны всем.

Широкая доступность свободы собраний

Цифровые медиа, подключенные к сети, делают эту свободу собраний и способность собираться доступной для широкого спектра людей. Эта Umbrella-революция в Гонконге выглядела, как рок-концерт, если посмотреть. Что держат эти люди? Это социальная сеть, через которую они общаются друг с другом для того, чтобы двигаться по городу, и это их способ собираться. Такие события, как появление движения Umbrella не только отмечались профессионалами медиа, про них писали непосредственные участники событий на сайтах, в блогах, социальных сетях, они распространяли онлайн-видео об этих событиях. Правда, это не меняет баланс власти в обществе: мейнстримовые медиа по-прежнему обладают невероятной властью.

Правда, важно признать, что социальные встречи в различных масштабах, начиная с того, что несколько друзей договаривается о встрече, и заканчивая такими встречами, какая сейчас происходит у нас на «Стрелке». (...)

Новая система обратной связи меняет наше взаимодействие с городом как социальной средой, меняет наше взаимодействие с людьми вокруг нас.

Обработка данных в режиме реального времени

Сейчас я хочу перейти к новой теме и поговорить о том, как это можно конкретизировать в городском будущем — будущем наших городов, потому что цифровая инструментализация города также совпала с подъемом движения «умный город».

В техническом смысле «умный город» можно определить, как использование многочисленных масштабных, разнообразных наборов данных для того, чтобы планировать интервенции в таких сферах, как использование ресурсов, развития города и так далее. Недавно благодаря подключенным сенсорам к общей сети, хранению данных и аналитики стало возможным значительно увеличить масштаб этих «умных городов». Сбор данных и оперирование ими стало возможным в масштабе всей городской системы.

Цель сейчас состоит в том, чтобы прорабатывать и принимать все эти данные в режиме реального времени. В этой парадигме по всему миру разрабатывались различные схемы, призванные управлять данными для того, чтобы реагировать на существующие городские вызовы. Например, управление трафиком на дорогах, призванное лучше координировать движение легковых автомобилей, и так далее.

Мне не только интересны индивидуальные проекты в этом свете, скорее, мне интересна общая ориентация и общие установки, которые сейчас объединяют проекты городов, живущих в общей сети.

Социолог Саския Сассен заявляла о текущем подходе к «умным городам», как слишком зависимым от менеджерского подхода «сверху-вниз», который внедрялся через центры контроля. Я хочу привести пример Центра контроля данных в Рио-де-Жанейро, построенного IBM, чтобы интегрировать данные из более чем 30 государственных институций. Сассен сомневается, что такой подход может иметь долгосрочную ценность, потому что эти люди игнорируют роль, которую имеют жители города, — как они движутся по городу, как они используют среду города.

Сбор данных может быть частью процесса, но самого по себе сбора данных недостаточно. Также необходимо мотивировать людей стремиться к общему пониманию и включаться в те изменения, которые происходят. Именно поэтому Сассен также критиковала тот факт, что политика многих программ «умных городов» предполагает использование закрытых технических систем, так называемых черных ящиков, так, что происходящее остается невидимым для жителей.

Красивая упаковка

Почему технологии «умных городов» развивались именно так? Нужно сказать, что концепция «смарт сити» появилась не из урбанизма, а из сферы новых технологий, таких как компании IBM, Samsung, Siemens, которым нужно было придумать красивую упаковку для того, чтобы продавать технологии. Вот цитата датского урбаниста Яна Гейла: «Вопрос: связано ли это слово «смарт» (умный) с улучшением миллионов жизней? Когда вы слышите слово «умный», будьте начеку, возможно, кто-то хочет просто продать вам миллионы новых приспособлений и необязательно этот человек предлагает вам лучшее качество жизни».

Такая история «умных городов», основанная на вендорах, на определенных компаниях, имеет определенные ограничения. Во-первых, это узкое понимание важных стейкхолдеров процесса, во-вторых, несмотря на риторику прозрачности, очень часто эта риторика не воплощается в жизнь — доступ к данным является ассиметричным. Жители предоставляют данные для сбора, но при этом не имеют доступа к результатам их обработки.

Также программы по развитию «умных городов» очень часто полагаются на движение таких ценностей, как эффективность и оптимизация, которые подходят для уменьшения использования электроэнергии, но они вряд ли подходят для описания условий, в которых происходит жизнь граждан, их социализация. Сассен выступает за то, что она называет open source (открытые источники, - англ.), то есть город с открытым кодом. Под этим она понимает города, которые должны использовать мышление open source не только на техническом, но и на культурном уровне. Это означает создание и управление системами, которые меньше связаны с парадигмами команды и контроля, а больше связаны с идеологической моделью коммуникации. Она говорит, что нужно задуматься о модели, которая позволит гражданам общаться с городом, а городу — с гражданами. Как мне кажется, она во многом права. (...)

Но позволяем ли мы городу общаться, отвечать местным жителям? Мысль Сассен можно развить. Городская социальность расцветает, когда города также могут предоставлять широкие возможности для коммуникации жителей друг с другом. Развитие новых форм, общественной, публичной коммуникации может сделать свой вклад в улучшение нашей городской среды.

Любовь к деревьям

Хочу привести простой пример того, что я имею в виду. Несколько лет назад город Мельбурн, в котором я живу, разработал проект, который назывался Urban Forest – городской лес. Что произошло? Каждому из деревьев в центре города был присвоен имейл-адрес. Все они были отмечены цветом: чем более зеленая точка, тем лучше здоровье этого конкретного дерева. Идея была такая: местные жители могли использовать этот имейл, чтобы сообщить о какой-то проблеме. Например, из-за урагана дерево расщепилось или у него сломалась ветвь и теперь оно нуждается в помощи. Но произошло нечто совсем другое. Люди начали писать деревьям, выражая любовь, благодарность, признательность, переживания по поводу их судьбы.

Только в тот момент, когда представители власти опубликовали некоторые из этих имейлов в СМИ, люди начали понимать, что они не одиноки в таком отношении к деревьям. Эта история появилась повсюду. Например, американский журнал The Atlantic написал, что люди пишут любовные письма деревьям. Это вдохновило все больше и больше людей на написание таких писем, люди из других стран начали писать больше писем деревьям. Почему это важно? Потому что если бы этот проект остался на этапе классического проекта «смарт сити», когда информация идет только городу, то эта публичная эмоция оказалась бы невидимой. Когда эмоциональная связь, которая была у людей с деревьями, стала публичной, то все поняли, что есть общая почва для беспокойства. В конечном итоге это стало основанием для мобилизации местных жителей на субботники и на заботу о деревьях. Люди начали реально что-то делать, чтобы ухаживать за этими деревьями.

Существует несколько уроков, которые мы можем вынести из того, что я называю подходом к коммуникативному городу. Во-первых, когда мы проектируем цифровую IT-систему, не нужно думать о ней только как о механизме, чтобы предоставлять информацию жителям, чтобы жители могли посылать какие-то отчеты властям. Подумайте об этих системах, как об архитектуре: например, в данном случае перед нами пример веб-сайта, который может поддержать коммуникацию между равными.

Во-вторых, это не просто история о каком-то обмене эмоциями, не только история об имейлах, историях в новостных СМИ. Это также история про то, как люди, не знакомые друг с другом, объединились, чтобы действовать вместе в публичном пространстве. Таким образом, система обратной связи позволяет существовать этому неразрывному контакту между коммуникацией и действием. Когда индивидуальное ощущение привязанности к чему-то, например, к дереву, признается общим, это приводит к коллективному действию, что в свою очередь создает более глубокое ощущение причастности. Необходимо задуматься о том, как общественное, публичное пространство может осуществлять такой тип обмена информацией, эмоциями. Часть этого подхода основана на жилых условиях «умного города».

Социолог Георг Зиммель уже очень давно сказал, что современный город, город эпохи модернизма – это пространство, в котором живут незнакомцы. В большом городе незнакомцы, чужаки так и остаются чужаками. Мы очень изолированы, живем среди множества людей, которых не знаем лично. Это оказывает большое давление на привычные системы человеческих отношений. Как мне кажется, эта проблема стала еще более актуальной в XXI веке, после истории массовой миграции и других форм мобильности, таких как временное жилье, серийная миграция и так далее.

Новые формы социальной кооперации

В своей книги Together («Вместе») социолог Ричард Сеннет заявляет, что сложные общества, проживающие в современных городах, характеризуются высокой степенью разнообразия и мобильности. Таким обществам требуются новые формы социальной кооперации. Цитата: «Требовательный, сложный тип кооперации, который объединяет людей с разными конфликтующими интересами, которые относятся друг к другу не обязательно доброжелательно, и которые могут не понимать друг друга». Для Сеннета это тип социальной кооперации или того, что он называет public civility (публичная гражданственность) — это не вопрос этичного намерения, не про то, чтобы сделать правильно. Он говорит, что это навык, основанный на опыте. Если вы хотите прийти к социальной кооперации, то нам нужно практиковать, пробовать, нужно выстроить такие условия, в которых мы можем практиковать этот подход в нашем городе.

Эквивалент автомобиля

Самая важная часть города для практики такого вида отношений — это общественное пространство. Именно это отметила урбанист Джейн Джекобс. Она была первой, кто понял важность городского общественного пространства для поддержания различных форм неформальных, незапланированных взаимодействий. Это не обязательно должно быть пространство гармонии. Джекобс писала, что успешные общественные пространства поддерживают виртуальные круги взаимодействия между незнакомцами. В этом смысле именно они создают опыт, который все они видят, как необходимый для развития навыка публичной социальности. Это подводит нас к ключевому вопросу.

По-прежнему ли функционирует пространство так же, как тогда, когда Джекобс начала свою работу в 50-е годы XX века? Вспомните проблемы, которые встали перед городами в конце XX века. Например, это большое количество автомобилей в общественном пространстве. И именно благодаря взглядам таких теоретиков, как Джейн Джекобс и Ян Гейл, города по всему миру и Москва в том числе попробовали как-то бороться с избытком автомобилей. Многие города приняли правила, которые способствуют пешеходному движению, передвижению на велосипедах. Эта ситуация по-прежнему не идеальна, но лучше, чем было раньше.

Главный вопрос, который нам стоит задать себе, — может ли воздействие цифровых медиа на общественное пространство быть эквивалентно последствиям массового распространения автомобилей в XXI веке?

Поль Вирильо заявил, что любая новая технология является изобретением новой катастрофы, новой аварии, и мы это очень ясно видим с мобильными устройствами. Люди идут по улице и смотрят в свои телефоны, они вас вообще не видят, их внимание где-то еще. Пару лет назад это движение достигло кульминации благодаря игре Pokemon GO. Люди бегали по улице, не глядя на автомобили, уткнувшись в телефоны. И это привело к возникновению новой городской инфраструктуры, которая признает такое новое паттерное внимание. Например, наземная разметка в Мельбурне: вы, глядя в телефон, можете увидеть, какой цвет сейчас на светофоре: зеленый или красный. С одной стороны, это важно, с другой стороны, возможно, это лишь поверхностная реакция на то, как изменились наши паттерны использования городского пространства.

Мой вопрос связан с новыми медиа. Как они повлияли не только на нашу безопасность на дороге, но и на нашу социальность? Городские медиа исторически развивались вокруг двух главных траекториях. Первая основана на зрелищности, что символизируется доминированием коммерческой коммуникации в публичном ландшафте Таймс-сквер в Нью Йорке, Манхэттене в середине 70-х. Сейчас большая часть общественного ландшафта оккупирована коммерческими посланиями.

Другую траекторию, которая является более недавней, можно назвать телекоконом. Это использование личных мобильных устройств. Все наблюдали такую ситуацию: люди находятся в общественном пространстве, но они не вместе, каждый что-то печатает или смотрит на своем мобильном устройстве.

Кокон и фильтрованные пузыри

Если зрелищность часто заставляет нас игнорировать город вокруг, как белый шум, телекокон означает, что мы рискуем создать кокон и отрезать себя от взаимодействия с другими людьми. Если мы взаимодействуем только с теми людьми, которых уже знаем, то мы рискуем жить в пространственной версии того, что теоретики называют filter bubble (фильтрованными пузырями). Это миры, которые мы сами для себя построили в социальных сетях, в которые не вторгаются никакие незнакомые, незапланированные люди и явления.

В этих тенденциях есть одна важная критическая особенность. Нам необходимо задуматься о будущем, о сетевом общественном пространстве. Может быть, имеет смысл изменить мнение – начать думать о городской инфраструктуре, как о механизме для поддержания общественного диалога.

Диалог в танце

Одна из тем, которая давно мне интересна, — это экраны в городском пространстве. Города всего мира используют цифровые экраны и медиафасады уже по крайней мере 20 лет. Эти экраны имеют потенциал выбраться из индивидуального разговора и выйти на коллективную аудиторию, находящуюся в публичном пространстве. Тем не менее, сейчас эти экраны в основном показывают коммерческие изображения. (...)

Наша исследовательская команда работала с экспериментами, которые использовали большой цифровой экран в центре Мельбурна как платформу для общественной коммуникации. Как инфраструктуру, которую публика может использовать сама.

Нам было интересно разобраться, как мы можем предложить местным жителям сделать свой вклад в контент, который отражается на этих экранах. Потенциально мы планировали создать сеть между городами. Мы вступили в партнерство с арт-галереей в Сеуле и начали два простых эксперимента. В Federation Square в Мельбурне, где есть такой крупный экран, этот проект называется Sms Orange. Мы просим людей отправить СМС на определенный телефон с очень простой информацией — где родились вы и ваши родители. На экране отображается карта жизненных траекторий людей. Эти данные могут отражаться как в Мельбурне, так и в двух городах — Сеуле и Мельбурне, тогда эти данные сравниваются между двумя городами.

В другом проекте, который называется Value Tomorrow city, мы используем похожую идею. Люди могут прислать СМС с ценностями для города будущего. Рассказать, что им кажется наиболее ценным в городе будущего, используя word cloud – облака тегов, слова на английском и корейском языках. Эти слова поступают к вам через мобильную связь. Неважно, что вы делаете — проект по мэппингу или выстраивание облаков, здесь мы видим индивидуальную траекторию, каждую из них можно посмотреть отдельно, сделав зум - приблизив изображение.

Это уже не индивидуальное самовыражение, не изоляция и не усредненное значение, как в соцопросе. Каждый из этих битов информации является частью развивающейся сети. Это очень важная часть потенциала цифровых технологий.

Еще в одном проекте мы отошли от вербального обмена, переключились на более телесные формы обмена. Этот проект называется Hello, его участники учили друг друга очень простой последовательности танцевальных движений.

Идея была в том, что люди, используя экраны, показывали друг другу очень простой танец. То есть вы танцуете с кем-то из другого города, репетируете одно-два движения на одну-две минуты и потом весь процесс оказывается на больших экранах. С одной стороны это очень интимный процесс, а с другой он очень веселый, потому что многие люди танцевали, что в голову придет, так что в этом проекте было очень много юмора. Например, компания ребят из Мельбурна просто зашла с улицы, и они начали танцевать вместе с корейской мамой с ребенком.

Из таких экспериментов мы можем извлечь много уроков. Во-первых, это не про то, чтобы придумывать субститут для взаимодействия лицо к лицу. (...)

Эти эксперименты пытаются создать телесное, ситуационное взаимодействие с помощью социальной сети, связи через сеть. Это гибридное существование общественного пространства, где более старые формы общественных собраний могут быть пересечены на многих уровнях с технологической медиации. Нам очень важно понимать, как это происходит. Разумеется, городские экраны являются не единственными медиа для создания таких гибридных типов коммуникации в городе.

Световые проекции

Еще одна новая технология, которую мы все наблюдали в последнее время в городской среде — это световые инсталляции, световые проекции. Разумеется, проекты с их использованием работают на разных уровнях коммуникации. Это может быть просто декоративный элемент: здания используют просто как холст для какой-то световой инсталляции. (...)

Это может быть активистское искусство, форма городской аннотации. Например, свастика проецируется в Лондоне на Трафальгарской площади, это Посольство ЮАР, это социально-политический комментарий. Другими примерами могут быть проекты типа Occupy, которые используют лазерные, световые проекции. (...)

Проекции также могут использоваться, чтобы передать публике контроль. Сюда относятся различные проекты, такие как «Векторная элевация» — запуск этого проекта состоялся на площади Сокало в Мехико в 2000 году, он снова был показан в Ванкувере на зимних Олимпийских играх через 10 лет. Идея такая: вы можете использовать интернет, какие-то строительные объекты в городе, чтобы играть с ними при помощи лучей света. Более свежий пример: Хобарт в Австралии, 2013 год. Взаимодействуя с этой инсталляцией, вы можете направлять лучи, менять их направление. Более того, такие проекты дают возможность социальной встречи.

Еще один проект — на Федеральной площади в центре Мельбурна. У нас проходит Фестиваль зимнего солнцестояния, и для него на главной площади города появился гелиостат, который является моделью солнца. На него проецируется запись НАСА, — это не зацикленная запись, а живая проекция, которая идет в режиме живого времени.

Проект Водичко

Еще один пример — это спиральное дерево. Люди могли собраться вокруг этого дерева, начать петь для того, чтобы менять освещение в данном пространстве. Это отличная возможность для нового ритуала, который вмещает в себя эстетику и алгоритмы. Опыт стояния под искусственным солнцем или искусственным деревом в общественном пространстве зимней ночью.

Одним из самых глубоких проектов, которые я видел за последнее время, был «Инвестигейтерс» Кшиштофа Водичко 2016 года. Этот художник трансформировал не только здания, но и памятники, используя проекцию. Он спроецировал изображение на статую Гете и Шиллера, которая стоит в Веймаре, в Германии. Это памятник, пожалуй, наиболее знаменитым немецким писателям является самым известным в Германии. Более того, его даже называли культовым памятником, который вдохновил на создание десятков похожих статуй, возводившихся не только в Европе, но и в США.

Проект Водичко подразумевал проведение интервью с беженцами, которые приехали в Германию. Они делились своим опытом, и видеозапись была маппирована. Статуя позволяет этим проекциям как бы накладываться на ее. Также был возведен подиум, чтобы аудитория могла задавать вопросы и живые ответы от участников проецировались на саму статую.

Почему беженцы не могли появиться лично? Возможный ответ будет таким: для них это было бы сложнее. Но более соблазнительная причина состоит в том, что Водичко хотел привнести символическое измерение. Нужно помнить, что Шиллер сам был беженцем, он был врачом, который бежал из армии. Чтобы не попасть на войну, ему пришлось пересечь несколько границ. Гете его защищал. Трансформация материальности памятника, использование лиц беженцев и их голосов — это очень мощный жест. Он обращается к истории в настоящем и создает возможность для уникальной формы публичного признания. Это вообще отличительная черта творчества Водичко, который говорит, что эти виды эффективной коммуникации должны действовать в символических общественных пространствах, чтобы лечить травму через процесс публичного диалога.

Масштабная зрелищность

Я постепенно подхожу к завершению выступления. 50 лет назад французский социолог Анри Лефевр заявил, что вопрос права на город был ключевым для современного урбанизма. Кто мог апроприировать время и пространство города и с какой целью? Сегодня нам необходимо переосмыслить право на город в новом контексте, когда города оказались подключены к сети. Как публичная социальность переосмысливается в сетевом публичном пространстве? (...)

Во-первых, приходит масштабная зрелищность. Город большой, а житель — маленький, и кокон, мобилизация — это, возможно, реакция на разворачивающийся вокруг коммерческий спектакль. Так мы контролируем хоты бы пространство вокруг себя. Но если мы слишком отклоняемся от контакта с незнакомцами из окружающего мира, то просто отключаем социализацию.

«Умный город» централизовано управляется и обещает нам безопасность. Но я беспокоюсь по поводу социальных качеств такого города, особенно если мы никак не решим нависающую проблему инфраструктуры, которая используется для захвата данных и для повсеместной слежки.

Даже если вы ходите по городу с телефоном, он считывает вашу локацию, позволяет отследить, куда вы идете. Для того, чтобы противостоять этим тенденциям, я выступаю за подход коммуникативного города. Несмотря на риск редукции и упрощения, я решил сформулировать несколько принципов, которые могут помочь определить и осмыслить вызовы проектирования городов. Надеюсь, это будет способствовать новым возможностям для публичной коммуникации. Сейчас я очень кратко по ним пройдусь.

Участие и разнообразие

Партиципация — участие и разнообразие. Общественное пространство должно быть инклюзивным, открытым для каждого. Нам нужно продлить этот идеал всеобщего доступа и перенести его на наши размышления о медиа-инфраструктуре в общественном пространстве.

Например, в Москве я вижу очень много рекламы. Почему все эти экраны не могут использовать для общественной коммуникации? Более широкий спектр голосов должен быть задействован в создании контента, который выводится на экраны города. Каковы модели, которые могут поддержать контент, производимый гражданами, жителями? Нужна артикуляция со встроенных медиапространств. Мне кажется, это важный вызов: как объединить современные урбанистические медиапространства? Как мы можем внедрить в них мощь силы объединения, связи, которую они могут дать?

Есть удачные примеры: например, экран Fed Square. Он расположен в традиционно-общественном пространстве, которое позволяет людям собираться, а не просто проходить мимо. Если люди собираются, возникают новые возможности для общения. Это амфитеатр рядом с торговым центром. Можно провоцировать разные типы опыта взаимодействия с экраном. (...)

Одна из ключевых проблем — это высота экрана. Если экран расположен слишком высоко, то он отчуждаются от людей. Людям кажется, что они могут только смотреть на этот экран, как в кино. Экраны должны быть на уровне человеческого взгляда. (...)

Вызов состоит в том, как сочетать формальные или неформальные требования к общественному пространству. Люди смотрят, едят, ходят по магазинам с цифровыми медиа-возможностями.

Мы контролируем наши данные. Сетевые общественные пространства означают повсеместную подключенность к сети и также означают, что наши данные постоянно можно собирать. Нам необходимо это делать максимально прозрачно: кто собирает данные, зачем, что потом делает с этими данными? Может быть, стоит рассмотреть какие-то потенциальные ограничения на сбор данных, например, следить за тем, чтобы эти данные не продавались.

Еще один пункт — теория малых дел. Я вам показывал весьма скромные примеры, в большинстве своем они краткосрочные и временные. Но они невероятно важны, потому что экспериментируют с новыми моделями и могут изменить то, как мы представляем себе городские медиа. Кроме того, они создают новый опыт встречи, взаимообмена. И мы на этом опыте учимся.

Наконец, очень важный момент — внедрение художников в архитектурно-строительное проектирование. Это провокация. Это про то, что нужно способствовать новым видам коллаборации, способствовать генерированию новых видов знаний. Когда вы сочетаете технологии с социальным опытом и материальностью города. Необходимо расширять команду, которая этим занимается: должны быть урбанисты, планировщики, инженеры, которые занимаются инфраструктурой. Но нужно также подключать исследователей и ученых, работающих с big data, и IT-инженеров, и специалистов, которые умеют рассказывать истории через свои проекты, — географов, например. Такие междисциплинарные коллаборации начали появляться, но очень часто людей из других профессий приглашают в самом конце. Мы все уже спланировали, теперь нужно сделать все как-то красиво и только в этот момент приглашают художников. На самом деле такой художественный взгляд должен быть интегральной частью проекта с самого начала.

Сетевые общественные пространства предлагают нам новые вызовы и новые возможности. Необходимо как можно быстрее на них отреагировать. (...)

Философ Майкл Хайдеггер писал о том, что близость — это не только физическое качество, это качество, которое возникает через практику заботы. Как мы можем поддерживать близость в контексте геомедиа и сетевых общественных пространств? Почему необходимо сделать это срочно? Потому что диджитализация города происходит уже сейчас, и именно наше поколение несет ответственность за то, во что это явление разовьется.

После того, как автомобили появились почти у каждого, изменить ситуацию было очень сложно на протяжении десятилетий. Очень важно подобную проблему скорректировать именно сейчас. В каких городах мы хотим жить? В городах общественного слежения, которое объясняется целями безопасности, в пространствах таргетированной рекламы? Или мы хотим способствовать разнообразным формам общественной коммуникации, принимая как ключевой аспект возможность коллективно формировать наше социальное пространство?