Старикам тут место

В центре социального обслуживания «Марьино» на юге Москвы с 1998 года начал работу «детский сад» для одиноких пожилых людей. Пенсионеры могут прийти сюда рано утром и остаться до вечера: их накормят, развлекут спектаклями и аэробикой, а затем уложат спать. Услуга оказалась популярной, поэтому в феврале подобный центр открылся в Люблино. А в ближайшее время руководство ТЦСО «Марьино» планирует на коммерческой основе приглашать к себе в «сад» стариков со всего района.

Корреспонденты МОСЛЕНТЫ провели день в центре социального обслуживания и выяснили, как в месте скопления сотен драм старики умудряются находить счастье.

Пенсионеры и танец живота

«А вам уже показывали, как у нас девочки занимаются танцами? – спрашивает пожилая дама в синем вельветовом костюме. – Да-а-а, интересно, как танец живота пенсионеры делают?»

Рядом с ней на кожаных креслах сидит еще восемь старушек. Все они с пакетами. Пока кто-то в столовой пьет компот из сухофруктов, они едят бутерброды с докторской колбасой. Час назад у них кончился урок по рукоделию: сегодня они скручивали салфетки в розочки; скоро их научат делать лебедей из банных полотенец. Это называется «кружок дневного пребывания»: женщины приходят в центр социальной адаптации к девяти утра, а в четыре часа дня они уже свободны и идут за внуками в детский сад.

«Я хожу на тайцзи, вы знаете, что это такое? – говорит седая старушка. – Это ушу! – кричит она. – Просто мы здесь как бы развлекаемся».

«Почему вы не сидите дома с внуками?»

«Сидим? Почему не сидим? Сидим. Здесь мы часов до трех, до четырех, потом внук у меня в садике, привожу внука, – говорит женщина в синем английском костюме. – Надо же как-то и себя занять? Вы же были на нашем кружке! Видели, какие лилии из салфеток мы делаем? Какие цветы из фольги, серебряные!»

«ЕленаВанна!» – кричит на весь коридор Ольга Вячеславовна. Кажется, что она скоро сорвет голос. Старушки быстро прячут бутерброды с колбасой обратно в пакеты. Когда Ольга Вячеславовна проходит мимо них, они хватаются за пакеты на животах, как будто беременные. «Здравствуйте, моя хорошая», – говорят они. Ольга Вячеславовна – заместитель директора.

«Сейчас вы все увидите», – говорит она.

«Вы тоже называете это место детским садом?»

«Нет, мы называем это «отделением дневного пребывания со стационаром», – говорит Ольга и поправляет прическу. – Потому что у них есть спальня».

Она быстро проходит по узким школьным коридорам центра. Почти везде открытые двери. Кто-то занимается на тренажерах. Кто-то аэробикой. Кто-то лежит в темной комнате на полу. В актовом зале проходит лекция доктора. Кто-то играет в бильярд.

«Лекция доктора Гришиной, – говорит Ольга Вячеславовна. – «Память в пожилом возрасте».

Около сцены высокая доктор Гришина с черными сапогами до колен и в белом медицинском халате. Сутулые старушки стоят в очереди перед ней и держат в руках блокноты. Выглядит так, будто доктор Гришина торгует молоком.

Черная-черная комната

На полу в сенсорной комнате лежат четверо. Тут совсем темно, как будто в кинотеатре. Когда психолог нажимает на пульт, на черном потолке загораются мелкие яркие звезды. Еще кнопка – и по стене начинают плавать флуоресцентные рыбы. Еще – и фонарь в углу загорается цветом заката. Все лежат, закрыв глаза.

«Это навыки психологической саморегуляции, – говорит психолог Юлия. – Вам нужно просто закрыть глаза и попытаться отдохнуть».

Она нажимает кнопку на пульте, и то в одном, то в другом концах комнаты стрекочут кузнечики. Еще кнопка – слышно как шуршит трава. Еще – листья деревьев шелестят на ветру. Юлия говорит: «Попытайтесь прочувствовать, как дышит ваше тело. Как стучит ваше сердце», – она растягивает слова, как пастилу.

Начинается медленная музыка – это фортепиано. «В этом особенном состоянии, состоянии полного покоя в теле и душе раскрепощаются защитные силы организма, – говорит Юлия, а кажется, что она уже поет. – И в кровь идут лекарства. Лекарства самого организма. Самые действенные. Самые лучшие лекарства. Почувствуйте, как все ваши мышцы приятно расслабляются для отдыха. Вы слышите только мой голос. И голос мой убаюкивает вас».

Это длится не больше получаса. «Первые лучи весеннего солнца будут прогревать землю. И капель с крыши. И по асфальту в городе побежали лучи. И зацветет верба».

Когда приходит весна, музыка заканчивается и в комнате загорается свет. Две женщины плачут. Это было красиво, как будто кто-то читал мантры в храме. «Резко не наклоняйтесь, – говорит Юлия. – Риск инсультов сейчас помолодел катастрофически». Старушка на полу хватает меня за джинсы. Она просит помочь ей встать.

Рядос с сенсорной комнатой установлен синий стол для игры в настольный теннис. По обеим его сторонам две женщины. На вид им около шестидесяти лет. Они в спортивных майках, как в рекламах Nike. Только что они закончили заниматься аэробикой и теперь ждут обеда.

«Меня зовут Наталья, – говорит одна. Мы играем с ней в пинг-понг. – Я очень люблю общаться с молодежью у подъезда. У нас подъезд был самый отвратительный. Я одиннадцать лет ухаживала за дочерью, мне некогда было заниматься им…»

«Что значит ухаживали?»

«Одиннадцать лет я за ней ухаживала, она лежачая больная. В четырнадцать лет она работала у меня в магазине. В каникулы. По выкладке товара. Она знала, что такое деньги. Она никогда не говорила: «Я хочу». Таких слов у нас не существовало, – Наталья бегает из угла в угол и отбивает пластиковый мяч ракеткой. – Хотя она в совершенстве знала английский язык.

Когда жили в центре, она умудрялась флаеры у меня в магазине раздавать. Я ей говорю: «Флаеры раздавать – тридцать рублей пачка». Она у меня за два дня умудрялась десять пачек раздать, плюс иностранцам объяснить дорогу на английском – еще сто рублей ей платили. Я считаю, что детей надо так воспитывать.

Мы сейчас с канадцами на Кубе обсуждали этот вопрос. И они говорят: «У вас родители до пенсии детей воспитывают, а мы гуляем, отдыхаем», – когда мяч падает на пол, он скачет по нему звонко, как будто по полу цокают каблуки. – Вы знаете, я когда еще в ГДР ездила, нам говорили: «шестнадцать лет исполняется и в свободное плавание». В шестнадцать, в восемнадцать лет. И все. Пусть сами делают свои ошибки».

«Неужели дочь не просит у вас советов?» – говорю я.

«Я похоронила дочь три года назад, – говорит Наталья. – Поэтому я здесь».

Бабушки и геополитика

«Валентина Кирилловна моя, зайка моя, – говорит мне Нина Александровна. На ней большие очки в темной оправе и деловой костюм. Нина Александровна руководит «детским садом» для пожилых около года. Опыт работы в социальной сфере – шестнадцать лет. – Мы ее еле вытащили в прошлом году. Она приходит, стала плохо разговаривать. Я говорю, что случилось, это сколько у вас. Она: «Несколько дней». «Как несколько дней?» Наташка еще была, я говорю, быстро «скорую», инсульт. В реанимации несколько дней была, зайка моя. Отошла».

«Вы всегда называете их так?»

«Как?»

«Как будто говорите с детьми».

«Бабуличками и старушками мы их никогда не называем. Ни в коем случае. Они мне подружки. Я так говорю: «Девушки мои хорошие и молодые люди», – они сразу так расцвели и другое настроение. Никогда, ни в коем случае. Они адекватно к этому относятся, любят это».

На соседних кроватях лежат две женщины. Одна в зеленой спортивной майке, ее зовут Валентина. Другая в сером теплом свитере и с копной льняных волос, это Людмила. Кровати в «детском саду» для пожилых расположены также, как и в обыкновенном детском саду. Старики накрываются пододеяльниками и спят. Людмила хохочет.

«Вы только на меня не обижайтесь, я маленько вольтанутая, – говорит она. – Я так люблю похохотать! Я родилась в бомбежку в Верхнем Волоке. Вот со страху все и хохочу».

Старики проводят тут 22 дня один раз в квартал. В этой группе 15 одиноких пожилых людей.

Я спрашиваю, чувствуют ли они себя пожилыми. Я говорю: «Когда вы поняли, что постарели? Может, вам стали чаще уступать место в метро?»

«Вот я, например, не чувствую себя пожилой, – говорит Людмила. – Но смотря-я-ят! Глаза бы всем повытыкать, чтоб так на меня не смотрели. Но дело в том, что стареет организм. Ручки слабеют. Турум-турум. Болезни всякие привязываются, все плохо, настроения нет…

Я боюсь, знаете чего только? Чтобы не заболеть сильно. Потому что сейчас ухаживают-то ленивые. Сгниешь, пока этой смерти дождешься. А вот если, например, разом шел, навернулся и помер – отлично», – говорит Людмила. Валентина лежит на кровати и блаженно улыбается. Руки она скрещивает на животе.

«Приходим в магазин, – говорит Людмила, – а на нашу копеечную пенсию нихрена ничего не купишь. Восемнадцать тысяч у меня. Ну ничего не купишь! А Донбасс кормим. А они что делают? Они продают овощи, они не отдают их просто так. Сейчас привезли им семена сажать, а они их не сажают, я разговаривала с хохлушкой. Потому что поля никто не чистит. Там же бомбят? Никто не убирает».

«Вы узнаете об этом из новостей?» В центре действительно есть телевизор. Рядом с ним барная стойка, тут старикам наливают травяной чай. Они берут кружки и идут к телевизору. Чаще всего они смотрят программу «Новости» на «Первом канале».

«А зачем вам новости? – говорю я. – Вам важно знать, что кругом происходит?»

«Я еще живая, – отвечает Людмила».

«Вы считаете себя обузой государства?»

«Это оно нас считает, – говорит Людмила. – Дело в том, что мозги пока на месте. Мы бы, может, могли какую-то пользу приносить, но нам ничего не предлагают кроме там: «Покушайте, успокойтесь». Еще вчера я разговаривала в автобусе, я со всеми всегда разговариваю. Ехала женщина такая приятная, и сказала про своего сына: сын закончил аспирантуру, уехал в Америку и встретил там москвичку, которая давно живет в Америке. Я это к чему рассказываю? Все у него сложилось. И я говорю: «Американцы? Там одни же негры». «Негров мало». Но говорит, там такие страшные эти американцы! Я говорю, почему страшные-то? А у них какие-то передние зубы торчком торчат и они вообще какие-то странные.

Вы были в Америке? Я вот пришла, эту самую энциклопедию, все перерыла, – она говорит это так, как будто рассказывает об открытии астрономического объекта. Она говорит вдохновленно. – Нигде не видно, какие они. Значит, мы толком американцев и не видели», – Людмила переворачивается на другой бок и укрывается накрахмаленным одеялом. Ей 75 лет. Почему-то сейчас ей действительно стало грустно.

«Янки! Янки!» – вскрикивает из своей кровати Валентина. – Поработители! Захватчики!»

«Да вообще чумовая страна», – говорит Людмила.

Старики и тишина

За дверью в спальню громко кричат: «Ка-али-инк-а»! Нина Александровна объясняет, что это местный певец с эпилепсией. Она говорит: «Он живет с мамой и сестрой. Ему почти шестьдесят. Он не буйный, он нормальный, он очень добрый, но лучше с ним не разговаривать. Одно лишнее слово и он начинает белеть».

Весь тихий час за ее спиной сидит Петр Петрович. Он за столом пишет заявления и перебирает газеты. Около года назад соседи забрали у него земельный участок, а теперь на тихом часу он пишет заявления в суды. «Вот такие дела наши», – говорит он и улыбается. У Петра Петровича почти нет зубов.

«Вот вам нравится нынешнее время? – спрашивает Людмила. – Появилось большое количество слишком богатых и слишком бедных. Почему такое большое расслоение? – она лежит теперь, как Венера. – Зачем умирали наши родители? За то, чтобы кто-то тут, вот губернатор Сахалина, триста миллионов тырил? Ну куда ему триста миллионов? Куда? Он за всю жизнь не сожрет эти деньги. И зачем тогда люди воевали? Отстаивали свое государство? Чтоб потом жить вот на эту пенсию и копейки собирать. И тут вот лежать. Еще хорошо, что тут, а не в больнице».

Я спрашиваю ее: «А дети? Почему вы остались одни?» «А дети? – говорит Людмила. – Детей у меня нет. С моими детьми как-то непонятно получилось, непонятно куда они делись». Она говорит, что всю юность разъезжала с мужем по Советскому Союзу. Она – учительница русского языка и литературы; он – военный. А потом в Туве нашли кобальт и послали его работать на комбинат. Людмила поехала с ним, но комбинат скоро закрыли, потому что кобальт – грязный металл, потому что люди стали умирать.

«А сейчас, вы слышали? – говорит Людмила. – Я по радио слышала, у меня всегда радио работает. Какой-то негр этот, Обама, он говорит: «Да, конечно, Россия немножко помогает», – Людмила пародируем Обаму тонким детским голосом.

«Что ж ему сказать-то еще?» – говорит Валентина. Она лежит с закрытыми глазами.

«Нет, ты представь, какой-то негр ставит себя выше…»

«Нет, не какой-то, перестань, так нельзя говорить! Обама есть Обама! Мужчина! А вот будет сейчас это кто? Клинтон. Дамочка эта. Вот тогда она покажет».

«Нет, наверно, будет этот ненормальный Трамп», – говорит Людмила.

«Вот выйдет блондиночка, вот посмотрим тогда. Ух-х она какая!»

«И чего помирать? – говорит мне Людмила. – Когда жить так весело».

Вадим Смыслов