Плитка против лужковских раздолбанных тротуаров

Дискуссии о благоустройстве продолжаются. На сей раз мы публикуем обращение журналиста Игоря Мальцева к «урбанистам» из соцсетей, в котором он раскрывает главное противоречие в аргументации противников новых тротуаров.

Я не знаю, кто придумал пошлую фразу «Увидеть Париж и умереть». Может быть, даже Эренбург. Хотя вот он-то видел Париж сколько угодно по заданию партии и правительства. И ничего, выжил бедняга.

Зато эта фраза — квинтэссенция состояния умов людей, которые ненавидели «эту страну» и до эпохи исторического материализма, и после эпохи исторического материализма. И до революции и после, до войны и после, после застоя, после перестройки — эти люди бубнили как подорванные что-то вроде «Увидеть Париж и умереть». Обычно это люди, для которых Москва — такое временное прибежище, где можно урвать денег и тосковать по Парижу.

Правда, уроженцы деревень и приравненных к ним городов почему-то не тоскуют по доосманновскому Парижу. А любят всё готовенькое — с расступившимися бульварами, с отступившими мансардами, с прострелом от одного памятника до другого.

Георгий Валентинович Хаусманн был для Парижа человек, в общем, чужой. Немец. Протестант. Музыкант и юрист одновременно. Поэтому местные коверкали его имя как могли. В результате он — Жорж Османн: к туркам никакого отношения. Барон. Человек, который из средневековой помойки сделал тот Париж, по которому умирают люди с вечной тоской по Европе.

Если бы тогда были соцсети и прочие инструменты охлократии, вот бы он наслушался — и про то, что снёс старье и покусился на святое — покой парижан, и про то, что разобрал средневековые кривые улочки, и вообще понаехал из Германии, бош несчастный. Нашёлся бы д’Артаньян, который стал бы искать его участие в коррупционных схемах. Всё как всегда. Но город стоит, и по нему всё так же ахают тётушки обоего пола. Которые, как обычно, буднично ненавидят всё, что делается в собственном городе.

Вот странно — был тут уже один мэр, который отдавал своей собственной жене земли под застройку недвижимости бешеной стоимости. На глазах жителей буквально. И ничего — все помалкивали. Ну, так, бухтели на кухне. Но что-то никто не рисковал называть его земляным червяком — можно было получить. И всё-таки он был свой родной, московский. Не беда, что он нанёс вред городу, более масштабный, чем бомбардировки, срубил бабла и отчалил в свой личный Париж — в Альпы. Дышать свежим воздухом, пить полезную воду и не иметь проблем с трафиком.

А вот человека, который разгребает проблемы, оставшиеся после тех, кто считал Москву своей личной лавкой, можно крыть по-любому. По национальности, по происхождению, по прежнему месту работы, по фене и по матушке. Какой гнусности только не услышишь от людей, которые кичатся тем, что большие европейцы и интеллектуалы, чем остальные 90 процентов сограждан.

Всё началось с расширения тротуаров, и носители слогана «Москва-це-Еуропа» вдруг завопили, что ничего тут такого не надо: пусть остаётся как есть, а уют они найдут сами в Цюрихе или Мюнхене. Потом им не понравилось удобство для велосипедистов — дескать, погода не та. В Копенгагене с его снегом и дождём та, а в Москве — не та. Потом не понравилась плитка. Действительно — как может плитка устоять супротив лужковских раздолбанных тротуаров, поповских, гришинских выщербленных переходов? Потом не понравился снос торговых точек. Потом платные парковки. Теперь не нравится, что на Тверскую вернутся деревья. Лужков их смело вырубил, и вы смело молчали. Ага.

По аналогии со всё тем же Лужковым вечно недовольные стали искать объяснение в коррупционных схемах. Послали энтузиастов, те вернулись ни с чем — оказалось, что на рынке конкурируют 17 фирм и нет монополии. Что возвращается то самое городское пространство, которым предыдущий мэр бодро торговал, снося трёхэтажные исторические особняки.

Оказалось, что новые (теперь, кстати, не такие уж новые) власти восстанавливают дома, многие годы пребывавшие в плачевном состоянии. Оказалось, что никакое строительство дорог не разгрузит центр, и только столь ненавидимые прогрессивной общественностью платные парковки снова сделали центр пригодным для проезда.

Разговоры о московских излишествах тоже оказались несостоятельными — кому-то для комфорта хватает лавочек у хрущёвок и хруста семок, а кому-то хочется наконец жить в богатом и культурном городе. Ну, типа Парижа, которому почистил копчёное рыло Жорж Османн.

В сетях каждый второй — эксперт по тангажу и системам наведения, но каждый первый урбанист. Все знают, как надо делать или не делать. Правда, всё равно никто не делает. Трындеть, Вовочка — не мешки ворочать. Как было написано чьей-то рукой на портрете-рекламе одного телелюбимца Лужкова, которому он отдал участок на Садовом кольце под торговый центр, перекрыв целому жилому дому солнечный свет. Зато всем нравилось.

Ну, он же был настоящий москвич, не чета понаехавшему Собянину. Социально близкий и родной.