Всю жизнь в театре: билетер, декоратор, костюмер, реквизитор

МОСЛЕНТА поговорила с кассиром билетного стола, заведующей костюмерным цехом, начальником цеха по изготовлению мягких декораций, заведующей реквизиторским цехом, которые работают в столичных театрах больше полувека.

Зачем 86-летняя швея Большого театра работает там 60 лет, кто присылает свои обнажённые фото актёрам, для чего поджигают все декорации в театре и почему дети крадут кукол.

###Людмила Невзорова, 70 лет, заведующая костюмерным цехом в электротеатре «Станиславский»

Я всегда ходила в театр, с детства. И брат работал в театре, правда, он очень рано ушёл из жизни. Но любовь к театру была всегда в нашей семье.

Вот костюмы для спектакля «Синяя птица», в котором рассказывается о судьбе семьи Кореневых, о стране, о театре. Вот пушистый костюм танцующей козы, вот необычный костюм часов (шапочку надо не забыть надеть, утянуть, чтобы не падала), костюм хлеба (его стираю частями, он очень сложный в исполнении), костюм танка (кринолин вниз, камуфляж вверх — и ходячий танк готов), костюм «пижама», костюм «радость» — очень яркий и жаркий, но ничего, актёры терпят, а что тут у нас... Ага, это «расчленёнка» (смеётся).

Была такая история. Когда актёр Владимир Коренев снялся в фильме «Человек-амфибия», конечно, все девушки страны тут же в него влюбились. И в театр приходило очень много писем.

И вот этот костюм из сцены с письмом, он так и называется — «Колпикова, расчленёнка». «Синяя птица» — спектакль по Метерлинку, соединенный с воспоминаниями наших старейших актёров Владимира Коренева и его жены Алевтины Константиновой, они играют в этом театре уже больше сорока лет! И вот у нас тут 370 костюмов из этого спектакля, и идёт он три вечера.

Мы готовим актёрам костюмы перед каждым спектаклем, вывешиваем их на вешала и везём в гримёрки. Костюмеры помогают актёрам надевать костюмы, особенно когда они состоят из разных частей. Был у нас такой замечательный актёр, царствие ему небесное, Леонид Моисеевич Сатановский. Так вот он как-то прямо перед спектаклем кричит из гримерки: «Костюмеры!». Ну, к нему прибежали.

Девочки пришли ко мне, не знают, что делать. А я говорю: «Ничего». Ну, он рубашку успел помять уже немножко, я её погладила, отпарила, на другую вешалку повесила, подождала немного и отнесла.

Бывало и такое, что прямо на сцене брюки сзади лопались у актёра. Он спиной к залу уходил со сцены, и мы, прямо во время действия, успевали прямо на нём всё это срочно зашить. В театре разное бывает…

А вот ещё смешная история приключилась с одним актёром в «Собачьем сердце». Он то ли забыл, то ли как-то неправильно застегнул ширинку.

Конечно, зал смеялся, потому что это видно. Великолепный актёр Владимир Бадов, Шарикова играл. Он с юмором к этому отнесся, но теперь мы рубашки подписываем в другом месте. Бывает так, что актёр свой костюм не повесит, а так, бросит просто или скомкает.

Что ж, актёры — разные люди, у них и всякие казусы бывают, и печали, и радости. Я когда работала костюмером, не в цехе, а сидела прямо за сценой, так я знала наизусть все тексты и песни, мы там даже плясали под музыку, как бы такое второе мини-представление у нас было, одно на сцене, а мы — за сценой. Да и сейчас у меня девочки-костюмерши все тексты спектаклей знают и тоже пляшут за сценой.

У нас в театре Станиславского играла актриса Римма Быкова, так вот, она свои костюмы трогать не давала. Сама гладила, а костюмеры рядом стояли. У неё был 34-й размер ноги, и она обувь свою проверяла сама, в коробочки складывала, перевязывала тесемкой и только после этого успокаивалась. И сейчас такие есть, они же все понимают, что им же самим потом в этих костюмах ещё сто раз играть.

Я часто сижу на репетициях и смотрю, потому что мне очень интересно. Один спектакль могут репетировать и несколько месяцев. Конечно, мы в работу режиссера или актера не вмешиваемся. Если меня спросят — скажу, а так нет, у каждого своя ответственность и своя работа, если мы все друг к другу начнём лезть без спросу, то что ж будет? Но меня иногда спрашивают.

На днях я была на новом «Ревизоре» в одном театре, я туда часто хожу и примелькалась уже.

Я работаю в театре с 1990 года. С тех пор мне приходилось работать с множеством художников по костюмам — Аллой Коженковой, Светланой Лагафед, а сейчас мне очень интересно работать с очень талантливым художником по костюмам Настей Нефёдовой. А начинала я с постановок Павла Каплевича.

Я у него многому научилась. Видела, как рождаются его костюмы, и это было великолепно. Ходила в библиотеку, читала книги по истории костюма. Настолько было интересно, что мне даже выходные были не нужны. На гастроли ездила много по миру. Жизнь театральная очень захватывает.

А провела я эти дни в основном на диванчике. У меня осталась очень маленькая семья, умер муж, сестра, умер брат, который был человеком театра, остался взрослый сын. Поэтому работа для меня очень важна. Мои подруги, когда пошли на пенсию, так стали по поликлиникам ходить, все болячки вылезли. А у меня нет на это времени.

Я часто хожу в театры. У меня много знакомых в разных театрах Москвы. Хожу на так называемые «прогоны для пап и мам» — это так в театрах называют генеральную репетицию.

Я так и сказала, что Вронский в таком не ходит. А мне их главный режиссер на ухо шепчет: «Это всё, на что хватило». Ладно, я простила (смеётся). А спектакль был замечательный, и артисты играли очень здорово.

Однажды была на одном спектакле, а там актёры в нечищенной обуви — вот так кошмар. Я ещё в первом ряду сидела и всё заметила: что где подшито, подлатано. Может так и не надо делать, но я не могу уже этого не замечать.

Сейчас появились прекрасные стиральные машины, это раньше я домой брала стирать сложные костюмы. А носки и колготки мы не стирали никогда, актёры сами это делали. А сейчас просят иногда. Ну а что в машинку не забросить? Стираем и колготки с носками.

Я очень люблю костюмы, а ещё у меня есть другая страсть — бижутерия. Иногда чемоданами привожу из поездок бусы, серьги, браслеты. Я фанат этого дела.

После преобразования театра Станиславского в электротеатр некоторые работники ушли, они просто не смогли перестроиться. Я считаю, что того театра не осталось совсем, сейчас это уже новый театр. Мне жаль, что уходили настоящие профессионалы, я и сама хотела уйти, были сомнения.

Но потом, когда я поняла, что происходит на сцене, какое необыкновенное видение у нового художественного руководителя, я, конечно, рада, что осталась. Впрочем, старые актёры тоже не ушли. Им интересен новый формат, я вижу, с каким удовольствием они ходят на репетиции. Сейчас уверена, что наши спектакли — самые лучшие, и это правда.

Я вам скажу, с работой мне очень повезло, я её люблю, я ей живу и театр свой очень люблю. Никогда ни в какой офис не пошла бы работать, да и в другой театр, наверное, тоже не хочу. По душе мне здесь.

###Татьяна Забалуева, 76 лет, начальник цеха по изготовлению мягких декораций в Большом театре

Я работаю в Большом театре 44 года. Половину этого срока — начальником цеха по изготовлению мягких декораций. Самого большого цеха мягких декораций в Москве.

Я обожаю эту работу, потому что тут никогда нет ничего повторяющегося: то домики, то река, то снежинки. Каждая постановка — это новые декорации, новый мир режиссёра.

Вот лес — это декорация, которую мы подкрашиваем сегодня для предпоследнего спектакля покойного сценографа Валерия Левенталя «История Кая и Герды». Мы этот лес ремонтируем, там какие-то складочки появились — набиваем, продуваем столяркой, он снова принимает форму.

Человека уже нет, а дело его живёт, и люди его берегут.

В последнее время стало модно покупать для задников (театральная декорация, фон на заднем плане сцены — прим. МОСЛЕНТЫ) бесшовные ткани. Я вот работаю уже почти полвека года в Большом, и у нас ни разу не было, чтобы закупали такие дорогие ткани, как сейчас — это всё миллионы, серьёзно. Раньше шили всё из своих тряпок, теперь за границей закупаем бесшовные.

Вот такая мода сейчас. Закупаем ткани километрами, 24 на 13 метров — это размер большой сцены, 21 на 11 — маленькой. Ткань такого размера набиваем синтепоном, если нужен объём. Сначала набиваем, потом её грунтуют, чтобы краска не уходила. Вырезаем и вручную пришиваем аппликации. Вот у нас есть опера «Иоланта», нам принесли «лес» для неё ремонтировать.

Весь этот занавес прорезной, на тюле, листочки все вручную вырезаны и нашиты, несколько слоев создают глубину леса, уходящего вдаль. Это живописно-аппликационный занавес, его расписывают художники уже после того, как мы подготовим ткань.

Они рисуют очень красивые вещи, вот, например, бурлящая вода, её потом подсвечивают и получается движение. Осветители — это вообще половина успеха всего спектакля. А если нужно, чтобы у воды цветок рос, мы набиваем синтепоном объём, и получается цветок, как живой.

У нас в «Жизели» в редакции Васильева домики стоят на сцене, и они таким розовым светом сияют, поэтому там нельзя клеевыми красками работать, надо водными, чтобы не забивать свет.

Метр бархата стоит от двух тысяч рублей, а мы 1800 метров сейчас вот должны получить. А есть ещё акустический бархат — плотный, он не пропускает звук, он подороже.

Ткани редко портятся и рвутся у нас, чаще это случается уже в театре. Вот вчера порвали задник нового «Дон Кихота». Балет идёт, нам срочно его в ремонт привезли. Так это не значит, что театр берёт, рвёт и пакостничает, просто у них там пока развесишь эти декорации, пока спектакль пройдет — всё может порваться.

Была у нас такая история, что художница написала занавес, пришла на следующий день, а рисунка нет. Краска свалилась. Бывает так, ткань — брак.

А теперь мы стали смотреть, кусочек окунаем в краску и смотрим: скатывается краска или нет, держится или нет.

У меня 25 швей, 12 художников, три сеточника и шесть маляров всего в цехе мягких декораций. Швеи все женщины, сидят на подушках на пятой точке и шьют между ног. Мужчина такого не выдержит, сидеть тут на полу. И цех цифровой печати на ткани есть ещё, тоже наш. Примерно 55 человек в подчинении.

Сначала берется сетка, на сетку надевается тюль, потом двунитка, на отдельном куске ткани рисуют деревья, потом вырезают и пришивают к двунитке. Это всё многие часы ручной работы.

Когда вы будете на сцене — увидите, что вот эти три слоя создают большой объём. Вот спектакль «А зори здесь тихие» [уже не идёт в Большом театре], там лес и глубина, там лес такой длинный-длинный, и мне кажется даже, что лесом пахнет оттуда, когда я смотрю спектакль.

Поэтому все занавесы, все кулисы, весь бархат, всё специально пропиткой обрабатывается. Они сначала всё отваривают, вымывают, а потом гонят через пропитку, и она солёная вся, если пальцами прикоснуться, солёная на вкус.

У нас были мастерские в Петровском переулке, это просто великое место, нас пока выселили, потому что там ремонт сейчас. А пока мы тут, на шоссе Энтузиастов.

Ждём скорого возвращения. Там работали великие люди.

Вот мы ремонтируем «Бориса Годунова», уже лет 80 этому заднику, нам его в ремонт принесли. Так вот там такая работа, всё сшивали по кусочкам, безумный труд. Долгий.

И вот «Пиковая дама», этому спектаклю лет 40, там вся аппликация из ниточек на шёлке. Это такая кропотливая вещь, как люди раньше работали? Это надо сохранять. Мы в музей это отдаём. Восстановили по ниточке, там всё уже оборвалось, но нельзя это выбрасывать. Это безумная красота.

Сама я пришла сюда в 1972 году, меня привёл мой первый муж в отдел кадров. Я там просидела 25 лет. Представьте, 25 лет в отделе кадров работала инспектором.

Но всегда помогала в цехах, хотелось мне хоть чем-то помочь.

Все помогали. А потом начальник декорационного цеха ушёл, и меня поставили на эту должность. Всю работу цеха я знала.

Мой первый муж умер от рака. Спустя время я вышла замуж за начальника столярного цеха Большого театра. Но его тоже уже нет. Так я тут и кукую уж столько лет одна.

Внуки уже большие. В Большой театр я хожу часто, но это зависит от постановщика. Если это, например, спектакль Григоровича — я там вообще обязана быть. Он звонит: «Таня, чтобы ты была!» Ну и я сижу рядом с ним, потому что его надо ещё и ласково уговаривать, потому что он уже старенький, ему уже ничего не нравится.

А если его поглаживать, так он успокаивается. Талантливый человек, что делать. На его спектакли всегда аншлаг. Раскупают за несколько месяцев всё.

Я его «Спартака» смотрела раз 20 и буду еще 25 раз смотреть, и опять будут у меня мурашки. «Иван Грозный» такой же. Сильные спектакли. Я и на гастролях их смотрела.

Мокрые все, течёт с них. А потом пару минут передохнут и туда снова на сцену свежие порхают, откуда только у них силы берутся. Люди искусства, что с них взять.

Полина Ивановна Богачёва, 86 лет

Я работаю швеёй Большого театра уже 60 лет. У нас тут долгожители вообще работают. У меня здесь работал отец, сестра, муж, брат — династия. Вот эта краска-вонючка — это наше лекарство, похоже, она мне жизнь и продлевает. Я в семь утра тут уже. Встаю в 5:15. Никуда уходить не хочу, работаю, пока живу.

Татьяна Репьева, 75 лет

Я работаю начальником трикотажного цеха Большого театра. У меня тут работала тётя, прямо в этом же трикотажном цехе. Водила меня в Большой, билетов не было, и мы сидели на ступеньках. Когда я выросла, заменила тётю.

У меня пятеро детей, все они выросли тут, в театре, оставить было не с кем, вот они в этих мастерских и провели детство. А теперь у меня тут муж работает, свёкр со свекровью, сын работает художником в росписи, братья работают.

Шьём лосины и трико. Сделали вот Александру Фадеечеву по его мерке костюм Сенешаля в «Раймонде», а он похудел и говорит: «Мне широко, меня утяните». А Андрей Ситников наоборот просит: «Пожалуйста, пошире, посвободнее».

###ПРОДОЛЖЕНИЕ