«А на свадьбе в коммуналке гуляло больше сотни человек…» Как жила и чему радовалась послевоенная московская Мещанка

«Директор школы был фронтовиком»

В 1941 году, когда началась война, авиационный завод, где работал мой отец, эвакуировали в Горький (сегодня Нижний Новгород —прим. «Мосленты»). Там я родился, а в 1946-м родители вернулись в Москву. Район, где мы жили, сейчас называется Мещанский. Проспект Мира тогда назывался 1-й Мещанской улицей, всего их было четыре: сейчас это улицы Гиляровского, Щепкина и Мещанская. Рядом с метро «Проспект Мира» есть такой Протопоповский переулок. После революции, в эпоху богоборчества, он стал Безбожным переулком. Там я жил и учился.

Во всей округе дома были двухэтажными и деревянными, кроме тех, которые стояли в самом начале Безбожного переулка на углу с метро. Вниз, под горку, на пересечении с Каланчевской улицей находилась моя школа. Когда я там учился, она называлась школой №1 Октябрьской железной дороги. Предполагалось, что в ней будут учиться дети железнодорожников.

Школа №1 была не московской, ей управляли из Ленинграда. В фойе на первом этаже у нас висела огромная картина, на который был изображен летящий на всех парах паровоз. Директор школы был фронтовиком, майором железнодорожных войск, его назначили на должность в 1946 году. Нас возили в Музей железной дороги в здание Рижского вокзала, и как-то отправляли на недельную практику в депо, где ремонтировали электрички Ленинградского направления. Но мы не столько практиковались, сколько смотрели и любопытствовали.

«Быт примерно у всех был одинаковым»

Когда я заканчивал школу, дома в Безбожном переулке уже сломали, и мы переехали в другой переулок — Коптельский. Туда выходит задняя часть института Склифосовского, с нашим домом у него был общий забор. Мы пролезали через дырку в ограждении и гуляли по территории института, где был хороший зеленый парк. Половины нынешних больничных корпусов тогда еще не построили.

Дом, где я вырос, очень любопытен в архитектурном плане — всего таких домов было три у нас и четыре на Сухаревской площади. Их возвели специально для иностранных специалистов, когда шла индустриализация. Тогда в стране за золото покупали целые производства, например, Сталинградский тракторный завод полностью был американским. И для специалистов строилось жилье. В домах была большая редкость — мусопровод. Массово они появились в 1950-х годах вместе с многоэтажной застройкой, а у нас такое сделали еще в 1930-х.

Наша четырехкомнатная квартира была коммунальной, на три семьи. В фильмах тех времен показывают коммуналки, быт в них примерно у всех был одинаковым. Кухня — общая, с тремя столами, тремя шкафчиками и газовой плитой. Из-за своеобразной архитектурной планировки на кухне была большая кладовка, ее поделили между всеми. На выходе была просторная лоджия с видом на улицу. Ванную и туалет делили на всех. Проблем как-то не возникало. Ни «пробок», ни очередей в квартире не было, все договаривались без скандалов.

«Проезд в трамвае стоил несколько копеек»

Рядом с парком имени Баумана до сих стоит великолепный дореволюционный дворец, где в моем детстве находился Центральный Дом детей железнодорожников (ЦДДЖ). А на Комсомольской площади по сей день работает прекрасный Центральный Дом культуры железнодорожников.

В ЦДДЖ я ходил заниматься музыкой: садился на 57-й трамвай у дома и доезжал до Комсомольской площади. В СССР были два знаменитых детских ансамбля, которые между собой соперничали: один при Городском Дворце пионеров в районе Курского вокзала и второй как раз при ЦДДЖ. Ансамблем руководил младший брат композитора Исаака Дунаевского, я там играл на балалайке. Года полтора я ходил заниматься музыкой, а потом бросил это дело и пошел в фотокружок.

Если не было денег, то на занятия я ездил «зайцем». Тогда трамваи были двухвагонные, и в каждом вагоне был кондуктор — как правило, женщина с огромной сумкой, куда складывались деньги. На сумках были крючочки, на которых висели рулончики билетов. Проезд в среднем стоил несколько копеек, цена менялась в зависимости от расстояния. Кондукторы обычно были на задней площадке, «зайцы» могли заходить со средней. Меня никогда не ловили.

«С иностранцами общались на языке жестов»

В 1957 году в Москве прошел Всемирный фестиваль молодежи и студентов. На тот момент я был уже достаточно взрослым 13-летним юношей. Везде в городе были фестивальные площадки, проходили концерты, мы с ребятами куда только не бегали. Было жутко интересно, ведь в первый раз в Москву приехало такое обилие иностранцев: латиноамериканцев, африканцев, азиатов, европейцев.

С друзьями мы пешком добирались от проспекта Мира до Балчуга. Там мы ходили, слушали, знакомились с гостями столицы. Мы успели купить наши советские значки, которые стали большим дефицитом, и меняли их на иностранные. Иностранцы не говорили по-русски, и мы на их языках тоже не говорили. В этом смысле мы были немые. Общались на языке жестов и понимали друг друга.

С этим мероприятием связан курьезный случай. В самом конце Сретенки на месте нынешнего сквера тогда стояли большие двухэтажные дома, а неподалеку на углу — Щербаковский Мосторг. Мимо него должна была проехать колонна с участниками фестиваля. На улицах в тот день были толпы москвичей, и очень много людей забралось на крышу Мосторга. Я помню, что даже этой железной крыши уже не было видно: кругом люди и люди. Конструкция такой массы не выдержала и обвалилась. Жертвы были, но, на удивление, очень мало. Крышу потом восстановили.

«До сих пор помню вкус кренделей»

Сретенка была очень увлекательной торговой улицей. Весь первый этаж одного из домов занимал хороший магазин спорттоваров. Дальше был небольшой тупичок с двухэтажным магазином одежды, где первый и второй этажи соединяла старая деревянная лестница. У лестницы стояло дореволюционное чучело медведя на задних лапах.

В доме 13 находился магазин «Грибы и ягоды». Буквы на вывеске были сделаны из горящих неоновых лампочек. Как-то эти лампочки перегорели, и получилась надпись — «Гр[о]бы и яды». Было смешно. Это чудо висело два дня, и люди специально приезжали посмотреть на сломанную вывеску.

Все, кто до сих пор живет в Мещанском районе, помнят местную уникальную фотостудию. Там стоял большущий старинный аппарат на треноге с камерой. Снимки в этом ателье получались потрясающие, настоящие портреты. Уникальным был и специализированный табачный магазин, рядом с ним всегда стоял аромат хорошего табака.

На Сретенке работала великолепная булочная со своим цехом-пекарней. Оттуда на всю округу стоял потрясающий запах свежей выпечки. Однажды мы с супругой гуляли в тех местах, поздно возвращались домой и наткнулись в переулке на машину с хлебом, которую как раз разгружали. Грузчик нам сказал: «Ребята, а хотите свежего хлеба?» — и дал каждому из нас два больших кренделя. До сих пор помню их вкус.

«Не знаю, как эта "Чайка" к нам попала»

К моменту нашей с женой свадьбы в 1969 году коммуналку в Коптельском переулке почти расселили. Остались мы и одинокая соседка тетя Лиза. Большая четырехкомнатная квартира была в нашем распоряжении для гуляний. Гостей было порядка 120 человек — родственники, друзья, преподаватели из института. Свидетелями, их еще называли «дру́жками», были однокурсники. Моя покойная тетя устроила нам церемонию в Грибоедовском ЗАГСе. Это был первый Дворец бракосочетания в Москве, туда было жутко сложно попасть.

В те годы можно было заказать машину, на которой брачующиеся ехали в ЗАГС и обратно. Нам прислали «Чайку», в СССР такие автомобили были только у министров. Причем цвета она была нежно-изумрудного. На Центральном рынке заранее были куплены цветы, которыми украсили машину. Никаких шариков, никаких кукол на капоте не было.

Когда женился мой младший брат, я взялся организовывать свадьбу и попытался заказать в том же месте эту же «Чайку». Мне сказали, что машин такого цвета у них никогда не было: только черные. До сих пор для нас с супругой это загадка — и мы, и свидетели помним нежно-изумрудный автомобиль. Не знаю, как нам попала эта «Чайка». Может быть, Воланд взял и устроил нам поездку на ней.