Не ЕГЭ единым

Сейчас стало популярно обвинять ЕГЭ во всех бедах и проблемах современного подрастающего поколения. В дни ненавистных всем выпускных экзаменов колумнист МОСЛЕНТЫ поговорила с 35-летним учителем английского языка Андреем Подгорновым и убедилась, что проблемы у детей начинаются куда раньше, чем они вообще задумываются о ЕГЭ. И исправить их куда сложнее, чем систему образования.

Вымирающий вид

— Скажи, ты знал, что будешь учителем?

Вообще нет. Ничто не предвещало такого поворота событий, я не из семьи учителей, хотя, спасибо родителям, получил хорошее образование, сначала в английской спецшколе, потом в педагогическом институте. Но после окончания ВУЗа и до 2008 года ничто в моей жизни не связывало меня с профессией педагога. Все произошло совершенно случайно. Были летние каникулы, я проходил мимо школы в своем районе, и как будто меня кто-то в спину подтолкнул, так что решил я зайти и спросить, не нужен ли им учитель английского. На что я рассчитывал, непонятно, но они прямо схватились за меня.

— Тебя как-то тестировали?

Нет. Все произошло очень быстро. Вечером того же дня мне перезвонила директор, на следующий день я прошел что-то вроде собеседования и меня взяли в штат. У меня не было никакого опыта работы, только диплом об окончании ВУЗа.

Хотя тенденция постепенно меняется, и в профессии появляется все больше молодых людей, но все равно это примерно 5 процентов от общего числа преподавателей. Еще когда я учился, на 500 студентов парней было всего человек 15. Так что наши школы сегодня только заинтересованы получить в учителя молодых людей.

— Вот так, с ходу оказавшись в процессе, ты оказался готов к тому, с чем тебе пришлось столкнуться?

Нет, конечно. Я понятия не имел и не задумывался о том, что эта работа потребует от меня чего-то большего, чем просиживать штаны в офисе и шляться по коридорам. А потом мне еще досталось классное руководство, с которым я поседел за два года. У меня от стресса даже псориаз начался, никогда такого раньше не было.

Я в одночасье оказался в ответе за двадцать с лишним человек, причем в ответе за все: за их здоровье, жизнь, за образовательный процесс. К тому же мне достался очень тяжелый класс. Дети были подавленные и закомплексованные. У предыдущего учителя была очень жесткая методика, он четыре года так их прессовал, что они только язык силы и понимали. И это, конечно, совсем нехорошо, но, когда ты видишь картину изнутри, ты понимаешь, что по-другому часто просто невозможно.

— Но почему? Это же очень непопулярная тема – скажем так, строгое обращение с ребенком?

Потому что у нас менталитет такой. К сожалению, у нас, пока ты кулаком по столу не стукнешь, ничего не произойдет.

И как с ними разговаривать? Конечно, понятно, как надо и как категорически нельзя, да и для меня как для педагога и человека агрессия и крик — не метод и не выход, я просто выгорю и у меня ничего не получится. Но правда, иногда попадаются такие кадры, которых только и можно, что взять за шиворот и, глядя в глаза, разобраться, кто тут главный и кого надо слушаться. Только таким образом можно добиться внимания и понимания.

Отцы и дети

— А что родители?

А что родители? Они сами как дети — большинство заняты или собой, или работой. Какая от них помощь, когда они ни в чем не заинтересованы? Ребенок бесславно болтается между школой и домом, а родители только разводят руками, мол, ну что я сделаю? Очень много неполных семей, много матерей-одиночек, а это значит — еще один проблемный ребенок, еще одна сложная судьба, еще один несчастливый человек, который вливается в наше общество.

У нас одна мама работает в детской школе милиции, занимается проблемными детьми, так ее же собственный сын — тот еще балбес. Она в разводе с мужем, воспитывает его одна, до вечера сидит в своем отделении, не может на него никак влиять, он и растет кое-как. До сих пор имя с маленькой буквы пишет. А мальчик-то хороший и добрый.

— Это вечный и большой вопрос, кто в ответе за формирование ребенка в большей степени – семьи или школа?

Я уверен, что все самое главное происходит в семье. В школе можно только что-то откорректировать, но глобально мы ни на что повлиять не в силах. Дети уже в первые классы приходят практически сложившимися, но это совсем не хорошо.

Их хорошо одевают, им все дают, они все имеют — телефоны, интернет, им ничего больше не надо. Читать, учиться, развиваться, стремиться к чему-то... зачем все это? Ты совершенно свободен со своими стремлениями привить им какие-то идеалы.

Конечно, я не выступаю в стиле: «Ребята, наш идеал — Юрий Гагарин!». Я все-таки делаю это как-то иначе, общаюсь с ними на равных, так же, как в обычной жизни. Могу поддержать и поднять любую тему, от проблем сексуальных меньшинств до разбора современной музыки. И я понимаю, что с большинством из них надо просто разговаривать, потому что у них колоссальный дефицит внимания. Они общаться хотят, потому что дома, по большому-то счету, им не с кем поговорить, и вся их жизнь проходит в интернете.

— Но все-таки должны же быть исключения!

Да, есть не просто хорошие, есть прямо-таки идеальные семьи! Плакать хочется, на них глядя. В ноги броситься, обнять и расцеловать за то, каких прекрасных детей они воспитывают. Но таких реально очень мало. А в основном это матери-одиночки. Мне уже двух-трех уроков достаточно, чтобы понять, что ребенок из неполной семьи: они ленятся, слоняются без дела, виснут в этих пабликах.

Спрашиваешь: «Неужели ты не хочешь хорошо учиться, ничего не хочешь от жизни?», а он или она тебе отвечают: «Вот мне мама сказала, что моя тетя была двоечницей, а теперь работает в банке».

Ужасно это все. Я стараюсь не думать об этом, потому что прямо руки опускаются.

— Но ты все-таки не уходишь из профессии. В чем ты видишь основную задачу для себя?

Проблема в том, что детей сегодня надо не просто образовывать, но и воспитывать. Многие уже в пятом классе матерятся, грубят, хамят, показывают силу. Очень часто они просто невоспитанные и некультурные. И мне с этим надо бороться, а у меня английский язык. Я первую половину урока вообще не своим предметом занимаюсь, пытаюсь отвлечь их, увлечь, привести в чувство. Один такой урок у меня за три проходит. Но и они довольно быстро понимают, что я не рохля, что со мной просто так ничего не делать не получится.

— С кем сложнее, с 12-летними или старшеклассниками?

Со старшими классами сложно по-своему. Там уже совсем наглые дети, дескать, кто ты такой, мы тут крутые все, у нас все есть, а ты, какой-то учитель, не лезь к нам со своим английским, дай нам поговорить спокойно. Чего только не было. Бойкот мне объявляли, не ходили на мои уроки.

Плюс тут еще одна деликатная и сложная тема есть с девочками-подростками. Они, как правило, специфически реагируют на мужчин-учителей, тем более, если учитель не кривой и не косой. Иногда за этой показной агрессией на самом деле скрываются симпатия и детская влюбленность. И тут мне надо быть очень внимательным, я как по минному полю хожу каждый день. Легко могут что-то придумать, написать жалобу из мести или от обиды, а в результате у всех и у меня будут большие проблемы.

Дети прекрасно знают, что им все купят, что никто не останется в школе, что всех выпустят и все выйдут. Что не надо стараться и чего-то достигать. Это настоящий порочный круг.

— Скажи, твое поколение было другим?

Мне кажется, да. Хотя, по сути, в 90-х, когда я учился, образования у нас и не было. В те годы все пытались заработать и что-то урвать, всем было не до высоких идеалов. Я помню этих бедных женщин-учителей с их мизерными зарплатами, никому не нужных, кинутых государством.

Но все равно дети были другими, была сплоченность, были какие-то желания, было меньше агрессии. Не было интернета, мы не были такими дерганными, мы общались, мы даже в тишине и в одиночестве могли себя занять. Не было таких сильных отвлекающих факторов. А сейчас они, с одной стороны, тонут в обилии информации, а с другой, страдают от одиночества.

Всем нужны результаты, олимпиады, ЕГЭ, а детям ничего не нужно. Они из дома приходят раскрученные, дерганные, ни на чем не могут сосредоточиться, ничего не понимают, не усваивают, не слышат. Они как будто больные, эти дети, больные психически.

Выход должен быть

— Но для того и нужны учителя, чтобы как-то здесь помочь детям?

Да у учителей полно своих проблем. Очень много женщин пессимисток по жизни, которые как пострадали в 90-е, так до сих пор не отошли. Они вечно всем недовольны, у них полно своих драм — кто-то без мужа, у кого-то кто-то умер в семье. Как на детей влияет общение с такими женщинами? Большой вопрос.

Есть и такие учителя, которые видят, что ребенок не занимается, не хочет, ему не интересно, но будут давить, наказывать, вызывать его постоянно, измываться на ним, двойки ставить. И что? Ничего. Ничего невозможно добиться такими методами. Да я ему лучше нарисую его тройку, если это все, что ему или ей нужно, и переключусь на тех, кто чего-то хочет, кому интересно.

— Скажи, можно ли все-таки что-то изменить в каждом конкретном случае?

Изменить что-то можно, но не все и не со всеми. У меня, например, есть девочка, которая постоянно была в депрессии, не высыпалась, ходила смурная, мрачная. Не знаю, о чем там мама думала, но девочка не успевала.

Я связался с ее родными, дескать, что такое, куда вы смотрите, почему она у вас в таком состоянии? Соберитесь, это не дело, до добра не доведет. «Да-да, хорошо, спасибо, что заметили», — ну а что тут еще скажешь в ответ.

Но постепенно смотрю, девочка и правда стала как-то меняться, инициативу начала проявлять, если кто-то разговаривает на уроке, она голос подает: «Тихо там, давайте уже английским заниматься!». И ведь она совсем не глупая, она все понимает, да, она ленится, но ленятся все. Где-то она не успевает, говорит: «Андрей Николаевич, я не успела сделать домашку». Ок, не вопрос, я не буду двойку ставить, но в следующий раз сделаешь и на уроке поработаешь.

Но я не могу так со всеми, я просто не успеваю, их очень много. Где-то я сам сдаю позиции. Прихожу не в настроении, уставший, со своими заморочками, я же тоже живой человек. А они видят, что что-то со мной не то, и молчат, не лезут. И что-то, возможно, хорошее, не происходит.

— Ты уже больше восьми лет учишь детей. Что для тебя сейчас твоя профессия?

Мне сложно описать свою профессию. Это такой маятник.

И я не могу сказать, что эта профессия – для меня все. У меня нет таких высоких ощущений, что это мое призвание, цель и смысл моей жизни, но я точно знаю, что я горжусь тем, что работаю с детьми, и считаю, что я приношу пользу обществу. Это для меня не пустые слова.

И потом, весь тот опыт, который я сейчас получаю в процессе работы, я учитываю и мотаю на ус. Я надеюсь, что в будущем, когда у меня будут свои дети, я окажусь хотя бы частично подготовлен к сложным ситуациям, буду знать способы их решения и «обхода». В этом смысле я даже рад, что сейчас сталкиваюсь с трудностями, это развивает и воспитывает меня самого.

Этери Чаландзия