Белки, деньги и стволы. О чем писали друг другу жители средневековой Москвы

«Москва разделена, как торт»

Четвертая берестяная грамота найдена в Зарядье. Все знают, что в древности это был выдающийся район Москвы, правда, не такой ранний, как полагали сначала археологи. Они думали, что это самое начало Москвы — X-XI века истории. И отсюда началось все.

Все это оказалось не так. В XII веке какая-то жизнь там была, но время расцвета Зарядья — XIV-XV века. Именно тогда оно становится выдающимся местом Москвы. Почему мы можем это утверждать? Потому что есть специальный документ.

Наиболее уверенно эту грамоту датируют концом 1420-х годов, то есть практически временем феодальной войны. В ней Москва разделена, как торт, на 5 больших жирных кусков. Каждый из них подсуден определенной городской администрации. Это значит, что за каждое убийство, совершенное в этом куске, надо заплатить деньги в государственную казну.

Как делятся эти куски? Первый — все Заречье и дальше до Данилова монастыря. Второй кусок — все, что за рекой, третий — за Яузой, а четвертый делится пополам — это то, что мы сейчас называем Китай-городом... Этот большой кусок еще неровно нарезан пополам. Там остается Зарядье.

«Ездим по тем же трассам»

Зарядье — самая маленькая часть этого пирога, крохотная в сравнении с Заречьем. Почему? Нужно было, чтобы каждая из пяти частей приносила более-менее поровну денег в казну, потому что и налог каждый будет платить. Соответственно, самая густонаселенная часть будет самой маленькой.

В XIV-XV веках Зарядье — самый плотный кусок Москвы. Историки думали, что здесь — начало города, поэтому начали тут вести раскопки после войны. Вся Московская археология выполнена на куске между Яузой на Котельнической набережной и Гончарной слободой до ручья Черторый. Ученые изучали этот кусок города в течение столетия.

Проводили раскопки то в Кремле, то на Яузе, но чаще всего и больше всего — в Зарядье. Таким образом, это в каком-то смысле район цветущей средневековой Москвы.

Ведь Москва, в которой мы живем — ренессансная, ее построили ещё в XVI веке. В конце XV века привезли для этого итальянцев.

Ездим по тем же трассам, проезжаем через те же самые виртуальные ворота.

В Зарядье мы, соответственно, в 1940-1950-е открыли Москву, какой она была до того, как ее перестроили итальянцы. К счастью, вода там стояла высоко, слой сохраняет органику. Соответственно, сохраняются мостовые, избы, всякие чаны — очень развитая инфраструктура. Производство там было удобно развивать. Ниже к воде проходит главная улица Зарядья — Великая. Много раз меняли название, кадастра не было.

В Зарядье, поскольку там мокро, толстый культурный слой. Он бывает толстым там, где не разлагается органика, либо там, где строят из камня и кирпича. Руины одного города строятся на руинах другого. В результате получается толстый слой — 5-6 метров. Там, где этого нет, хоть тысячу лет живи — большого культурного слоя не будет. Потому что нет воды и строительных материалов.

«Первая бумага была итальянской»

Тому, что в Новгороде на текущий момент нашли 1140 берестяных грамот, а в Москве всего четыре, я думаю, есть несколько причин. В Новгороде весь слой такой, большие площади. Большие раскопы раскиданы по всему центру города. В Москве очень немного влажных мест, где сохраняется культурный слой.

Второе — в Москве нет ранних берестяных грамот. Москва в то время — это еще очень молодой городок.

И есть еще две причины — одна объективная, другая субъективная.

А первая бумага, которую мы знаем в Москве, была итальянской. Завещание Семена Гордого написано не на пергаменте, как обычно, а на итальянской бумаге. Казалось бы, итальянцев тогда в Москве не было. Но чуму-то кто привез, от которой умер Семен Гордый? Те же самые итальянцы.

Был путь через Крым на запад, Москва этим путем активно пользовалась. Но до этого все-таки появилась бумага. Потому что везде в Европе бумага называется от слова папирус. Наше слово бумага восточного происхождения, видимо, в XIII-XIV веках тут было какое-то количество восточной бумаги. Что это значит? Что все-таки писали на бересте. Мы знали заранее, что есть берестяные грамоты.

Три из четырех московских грамот — черновики. Среди новгородских тоже есть черновики, но они составляют относительно небольшое количество. Понятно, что потом они были переписаны на бумагу или пергамент.

Думаю, наши грамоты в большом количестве лежат в... раскопах. Хочу отметить одну деталь — все четыре московские грамоты найдены экспедициями института археологии Российской академии наук. Ни одной не было найдено ни при каких спасательных раскопках.

«Москва начала писать позже»

Когда Александр Григорьевич нашел первую грамоту, это были не охранные работы, а исследовательские. Нашел он какие-то детские рисунки, а не в буквальном смысле слова грамоты. Грамоты — это то, что написано.

Не везде слой хорошо исследуется, его меньше, чем в Новгороде, он начал позже откладываться, и Москва позже начала писать.

Думаю, если постараться, грамот будет больше. Не так как в Новгороде, но хотя бы на порядок больше их должно тут быть. Мы копали меньше ста метров, в то время как при охранных работах копали на 1000 метров.

Самое интересное, что после раскопок в послевоенные годы в Зарядье в нашей коллекции есть берестяные свиточки, где нет никаких надписей. Коллеги их доставали, искали — знали, что должны быть грамоты.

В 40-х еще не знали, только-только в 50-е годы в Новгороде их начали находить. Никто не представлял, сколько их должно быть. У нас вот нашли одну. Лучшая все-таки Кремлевская.

В Москве найдены четыре грамоты: одна — на Историческом проезде, две — в Кремле и четвертая — в Зарядье. Первую нашел Сергей Чернов, который ее проанализировал самым сложным образом. И хотя это крохотный обрывок, он ее хорошенько изучил — это копия для акта о владении землей. Юридический документ, конечно, появится не на бересте.

Третья грамота — огромный лист, исписанный чернилами. Не как обычно царапками, а нормальными чернилами с двух сторон, что указывает на то, что это какая-то пережиточная традиция, уже не то, что в Новгороде. Самая длинная из всех, в Новгороде такой нет. Это прекрасный связанный текст — опись имущества с непонятным назначением. Непонятно, зачем она сделана, там перечислена масса слуг.

Это, видимо, опись имущества крупного боярина с восточным именем. Это какой-то очень высокородный человек, у которого табуны коней и все кони описаны — 25 мастей этих лошадей. Его слуги делятся пополам — есть с восточными именами, которые говорили даже на фарси, а есть русские. Может быть, они крестили какое-то количество своих, а может, просто была половина русских слуг. Очень богатый человек, его имущество подробно там описано.

То ли он умер, то ли его репрессировали, и думали, что делать с его имуществом. Это все есть в сети, можно найти. Хотя сами грамоты нигде нельзя посмотреть, а вот в Музее Москвы теперь можно.

Чем отличаются эти три грамоты? Они абсолютно не похожи на новгородские. Там была совершенно своя техника — узкая полоска бересты, на ощупь, как кожаная, края очень тонко обработаны, чтобы приятно писалось. Потом их сворачивали в трубочку, чтобы сохранились. Что еще так хранится? Свитки античных рукописей, римские, восточные.

«Люди не знали, как писать»

Четвертая грамота отличается от всех московских, она типично новгородская — у нее обработаны края, она сама очень хорошо обработана.

В Москве это именно обломанные куски бересты, плохо обработанные. Люди, которые их готовили, не знали, как писать: слева направо или справа налево, непонятно было, где верх, а где низ. Все новгородские грамоты сделаны так, чтобы они шли вокруг ствола. В нашей четвертой грамоте они горизонтальные, сделаны нормальным образом, в то время как те три сделаны вертикально — не так, как предполагается.

Новгородские грамоты в массе своей — письма, обращения друг к другу. У них у всех есть начало, как правило — поклон. Где еще так писали? Вообще-то, везде, это устойчивая традиция в античном мире. Та же самая формула, которая используется на Руси.

В нашей грамоте этого нет. Бывают новгородские грамоты без обращения: кто-то что-то быстро написал. Но все-таки это письмо от одного человека к другому. Это не акт, не опись имущества, не государственный документ, а послание.

Не буду воспроизводить дословно, что там написано, но смысл такой: «Господин, мы поехали, а Юрий с матерью нас вернули назад. Взяли с нас столько-то гривен. В общей сложности 88 белок. Потом вернулись и взяли еще».

Это содержимое грамоты — типично новгородское. Подчиненный отчитывается перед хозяином в том, что он поехал, его вернули, взяли с него денег, а потом подумали и еще взяли. Он даже не жалуется. Непонятно, что с него взяли, скорее всего, какие-то проценты, пошлину. Вот, собственно, и весь текст.

Достаточно русский текст. Упоминается белка, аршин.

88 белок — 2 по 40 и еще 2 раза по 4. Счет вполне московский. В разных языках есть отдельное слово для 40, одно из древнейших числительных.

Это нормальная сумма, не очень много денег, поэтому мы не решаемся эту ситуацию пристегнуть к какой-то исторической фигуре. (...)

Что хорошо в этой грамоте? Она хорошо найдена в слое. Вообще, слой в Зарядье приятный, мы его сложили над дорогой. На дороге не роют колодцы, не строят туалеты, бани, и тянется она долго. Дорога будет держаться до сноса Зарядья, она будет существовать до наших дней. В этой дорожной грязи тонуло все, что там теряли. Очень четко видно XV и XIV века — монеты, потом их нет, потому что в Москве их не чеканили. И самая нижняя монета — привозная.

Эта грамота довольно хорошо лежит в слое 90-х годов XIV века — это тяжелые, но важные годы. Время, когда появляются особенности Москвы, которых до этого у нее не было — такой же город, как Владимир, Суздаль, все такое же. (...)

«Документ привезли, чтобы судиться»

Документация письменная растет очень быстро, происходит настоящая графическая революция, с XVI века добавляется печать. Начинает печататься большое количество текстов, коммуникация все больше переходит на письмо.

Первые Московские надгробия не имеют надписей, но в конце XV века они появляются, и во второй четверти XVI века они уже везде. Происходит возрастание использования письма, это приводит к совершенствованию почерка.

Параллельно печатному формату развивается скоропись. Вязь — декоративная форма, так пишут далеко не везде.

Ученые не нашли никаких новгородских начертаний, не было ничего такого. Там были пометки общедревнерусского языка и грамматики.

Почему здесь так написано? Потому что в Москве так писали. Мы не знаем из этого текста, где находятся те, кто это пишет. Они в Москве вообще или нет? Где адресат? Очень много вариантов, как сложить этот пазл. (...)

Может быть, это документ, который они привезли, чтобы судиться с кем-то. Вполне возможно, что рядом была городская таможня и поэтому там про пошлины. Я все больше склоняюсь к тому, что это какие-то денежные маркеры.

Они могут печатать расписки, что, мол, человек вез что-то, и ему дают расписку, или на весь воз они клеят пломбу. Придумать можно много чего. Но у нас нет фактов. (...)

В Зарядье археологи еще могут что-то сделать, только если парк снесут. Мы создали накопительную ведомость за все годы, где, когда что разрушалось, и получился убедительный план — там прилично еще земли не затронуто. Найти много еще можно. (...)

«Полным-полно плетней»

На какие глобальные вопросы Московская археология сможет ответить в обозримом будущем? Что нам важно? Выстроить хронологию XIV-XV веков, понять, как совершается этот переход. Мы видим, что в конце XV века приходят итальянцы, снизу подкапываемся к монголам. Но как происходит, что в Москве возникает своя культура и в чем смысл этой культуры?

Существуют ли Московские формы? Формы речи, конечно, существуют: «аканья», особые слова. А вот форма быта, жизни?

В Московской археологи полным-полно плетней. Мы всюду их видим, где мокрый слой. А на севере их нет — чисто южный прием, такое есть в Киеве. Что это за элемент? Южное влияние? Юго-западное? Таких деталей много. В Москве по-другому повернуты печки. Тоже непонятная деталь.

Перелом тут неочевидный: в XII веке Москва еще как Владимир, Суздаль, XIII век — чистый Владимир и Суздаль, а в XIV веке появляется нюанс. Это антропоморфные саркофаги, которые являются ярким примером «московскости», их нигде больше нет. Потом они, раз, и обрезаются. Так случилось, в 50-е годы они кончаются, и непонятно почему. Их не было совсем, а стало много. Важно, откуда они взялись. Этот переход и формирование Москвы — вот что очень важно.

«Находок будет больше»

Все, что сейчас найдено в Кремле, на более высоком научном уровне подтверждает конструкции, которые были сделаны до этого. Мы знаем, что там есть монгольский слой. Он очень толстый, метры этого слоя. То же самое с монастырем, мы знаем, что он престижный. Раньше тоже думали, что он престижный. Понимаете?

Главное, что пошла, наконец, научная серьезная археология. (...)

Теперь в Кремле будет идти нормальная работа, она имеет огромную перспективу, а что именно это будет — непонятно. Ожидаем, что находок будет больше. Надо долго и упорно работать — и постепенно все прояснится.

Самые яркие московские черты я уже перечислил, среди них надгробия, которые не похожи ни на что абсолютно. В общем и целом это чисто Московский материал, берет свое начало во Владимиро-Суздале в XII веке. На рубеже XIV-XV веков у них тоже появляются маски. До этого они делали ровные саркофаги, а теперь ящик делается с головой, а надгробие — без головы, которая на нем теперь только нарисована. Это характерно, они особенные. Когда русские взяли Смоленск, такие надгробия там тоже начали появляться. Для человека в то время кладбище — это важно.

С чисто московской керамикой сложнее, но тоже есть примеры. Московские изразцы раз 15 заимствовались с запада в разных проектах в разные эпохи, и в конце концов превратилось в нечто свое. То же самое — с керамикой.

Да, есть два набора с Московской керамикой, которые не похожи ни на Владимиро-Суздальские, ни даже на Коломенские. Но это такие отличия на уровне специалистов.

При итальянцах начинает работать Гончарная слобода — фабрики. «И день и ночь горят они», делают тысячи московских горшков, которые бросаются в глаза. Они устойчивые, и даже я их могу определить, хотя я не специалист. Реплицирование формы. Есть два набора: ранний и поздний, более европейский. (...)

«Анекдот о Куликовом поле»

Сейчас кое-где внедряют поиск не в останках, а в почвах. Но для средневековой Москвы это не нужно. А для чего?

Могу рассказать археологический анекдот о Куликовом поле. Настолько всех мучает нарративная проблема погребения на Куликовом поле. Где эти наши великие воины? Где их останки? Там есть могильники, ранние и поздние, но никаких братских захоронений и мест, где похоронили павших, не было.

Наконец, лет 15 назад, группа естественно-научных специалистов вместе с археологами начали бурение почвы на поиск возможных биомаркеров. Они нашли такую зону, где этих маркеров больше. Они определили 4 корытца, сказали, что это отчетливо они. Потом их раскопали, а эти корытца не дали ничего от слова совсем. Совершенно гладкие и пустые ямки.

Ну, казалось бы, ладно, нет, извините. Но они дали еще один отчет, где все-таки эти ямки назвали братским захоронением. А куда оно все делось? Ни костей? Ни зубов? А там просто почва такая активная, которая все растворила — камни, железо, металл, керамику, ткани, кости, зубы. Осталось это все в слабых следах фосфора. Мы все совершаем ошибки, но важно их признавать.

Мослента благодарит Музей Москвы за предоставленные материалы. Расписание лекций Музея Москвы можно увидеть здесь.