«Даже могущественный градоначальник не мог занавесить солнце». Когда в Москву приходила аномальная жара и как город с ней справлялся

Проклятые градусы

«В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея…» — писал Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». Какой год он имел в виду? Может, 1936-й?

30 июля того года «Правда» опубликовала материал под названием «Знойное лето», в которой сообщала информацию, полученную от директора Института погоды единой гидрометеорологической службы СССР товарища Геворкянца. По его словам, в отдельные дни температура в столице достигала 32,4-35,5 градуса в тени. Он отмечал, что «за последние 50 лет в Москве были лишь два дня с более высокими температурами. Это 20 июля 1890 года, когда термометр показывал 35,8 градуса, и 31 июля 1920 года, когда было 36,4 градуса выше нуля».

В заметке от 4-го августа того же 1936-го «Жара продолжается» «Правда» сообщала, что «вся южная половина и некоторые центральные районы европейской части Союза, включая Москву и Московскую область, в последние дни заняты массами тропического воздуха. В Москве, по данным городской метеорологической станции, максимальная температура вчера была 37,3 градуса в тени».

Снова обратимся к «Мастеру и Маргарите»:

«— Дайте нарзану, — попросил Берлиоз. — Нарзану нету, — ответила женщина в будочке и почему-то обиделась. — Пиво есть? — сиплым голосом осведомился Бездомный. — Пиво привезут к вечеру, — ответила женщина. — А что есть? — спросил Берлиоз. — Абрикосовая, только теплая, — сказала женщина. — Ну, давайте, давайте, давайте!..

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной…»

Когда удар получали даже лошади

Летняя жара не раз становилась темой для стихотворцев. Вот какую картину, к примеру, создал Константин Случевский:

Полдневный час. Жара гнетет дыханье;

Глядишь прищурясь, — блеск глаза слезит,

И над землею воздух в колебанье,

Мигает быстро, будто бы кипит;

И тени нет. Повсюду искры, блестки;

Трава слегла, до корня прожжена.

В ушах шумит, как будто слышны всплески,

Как будто где-то подле бьет волна...

Похоже на наше полубезумное состояние? То-то же…

Летом под Москвой горели леса, дымились торфяники. Горожане об этом, конечно, знали, но газеты о стихийных бедствиях молчали. В советское время пресса плохие новости вообще игнорировала. Но до революции журналисты резали правду-матку. «Москва и подмосковные окрестности были окутаны дымом от горящих лесов и торфяников. Пожары наблюдались близ станций Быково и Люблино, около Николо-Угрешского монастыря и за Кузьминками», — писала газета «Новости дня» в июле 1901 года.

В то лето температура воздуха в Белокаменной зашкаливала за 35 градусов. Мы, такие же страдальцы, горячо сочувствуем — не только нашим предкам, но и братьям нашим меньшим. По сообщению репортера «Новостей дня», солнечные удары получали даже лошади, возившие вагоны конки.

Митинги под палящим солнцем

Регулярные метеонаблюдения в Москве ведутся 145 лет — с 1 января 1879 года, и они показывают, что жаркие времена в городе случались часто.

Невыносимый зной стоял в Белокаменной в эпохальном 1917-м. У людей кипел возмущенный разум, что и отразилось на погоде. Кстати, не буйная ли природа стала виновницей небывалых политических бурь? Многолюдные митинги и демонстрации часто происходили под палящим солнцем, и иным борцам за светлое будущее, возможно, сильно напекло голову.

Пыл кадетов, октябристов, эсеров, большевиков и меньшевиков слегка охлаждало купание в Москве-реке и Яузе, но потом они снова принимались горячиться в спорах и диспутах…

На днях рекордная температура, установленная для 3-го июля 1917 года — 32,2 градуса — и державшаяся 107 лет, была побита. Новое достижение превысило старое на три десятых градуса.

Нерешенный вопрос жажды

«Над Москвой опустилась африканская жара… — писала «Вечерняя Москва» 100 лет назад, 17 июня 1924 года. — Мороженщики в эти дни буквально осаждаются. У киосков, продающих воды, также нередки очереди. Но далеко не все могут по нескольку раз в день тратиться на мороженное и напитки. Найти же в городе стакан или кружку прохладной и чистой воды — штука нелегкая. Неплохо было бы как-нибудь урегулировать вопрос жажды».

Однако эта проблема оставалась неразрешимой много лет. В советское время летом с прилавков магазинов исчезали прохладительные напитки, и газеты пытались выяснить, почему так происходит. Важные товарищи с важным же видом давали ответы, но ничего не менялось.

Утолить жажду можно было у бочек с квасом и автоматов с газированной водой. Но возле них змеились неимоверные очереди. К тому же из автоматов часто исчезали стаканы. Их утаскивали те, кто «соображали на троих».

Только мороженого было вдоволь. Самое вкусное — в хрустящих вафельных стаканчиках с розочкой крема — продавалось в ГУМе и ЦУМе. Его мгновенно расхватывали, и продавщица уходила за новой порцией. Народ ждал и облизывался.

Беспощадная жара

Дымная мгла опустилась на Москву летом 1972 года и даже в центре, на улице Горького (нынешней Тверской) от нее не было спасения. По городу с тревожным воем носились машины сорокой помощи. Врачи часто успевали спасать задыхающихся пациентов, но, случалось, опаздывали и горестно разводили руками. В июле семьдесят второго разорвалось сердце «знаменитого клоуна с осенью в душе» — Леонида Енгибарова…

Каждый день солнце обдавало москвичей жаром литейного цеха. Пшеница и рожь сгорали, погибали овощные поля. Высыхали реки, в лесах и на торфяниках бушевало пламя высотой с многоэтажный дом. Огонь пожирал деревья жадно, с хищным треском, похожим на дьявольский смех…

На борьбу с лесными пожарами были брошены не только пожарные, но и военные, рабочие, колхозники, милиционеры, комсомольцы и добровольцы. Министр обороны СССР Андрей Гречко переместил свой штаб в Шатуру, близ которой разбушевалась стихия.

За два месяца с неба в столице не выпало ни капли влаги. И когда, наконец, разразился дождь, люди высыпали на улицы. Они ликовали, что смогли вырваться из солнечного пекла.

Пекло для градоначальника

В 2010 году Москва 33 дня подряд стонала под тяжестью запредельной жары. Самая высокая температура была зафиксирована в августе — 37,3 градуса.

Народ сходил с ума, и только мэр Москвы Юрий Лужков сохранял спокойствие. Но случилось странное. Градоначальник вдруг предложил отрешиться от реальности и углубиться в прошлое. А именно расследовать обстоятельства пожара 1812 года, вспыхнувшего в Белокаменной во время прихода французских войск.

Болтали, что мэр даже хотел выслушать в качестве свидетелей фельдмаршала Кутузова, московского генерал-губернатора Ростопчина и императора Наполеона.

Лужкова слушали и поражались. Заодно опасались, не напекло ли ему голову?..

В разгар жары мэр взял в отпуск и отправился в Австрию. Когда его стали критиковать, он стал говорить, что контролирует ситуацию в Москве из-за заграницы.

Но, видимо, это получалось неважно, потому что жара не уходила. Единственное, что не мог сделать в Москве Лужков, — занавесить дневное светило. Все остальное у него было схвачено.

Мэру все же пришлось вернуться в столицу — по властному зову из Кремля тогдашнего президента России Дмитрия Медведева. А вскоре Лужков был отправлен в отставку «в связи с потерей доверия».

Так закончилась 17-летняя карьера бодрого, розовощекого толстяка в кепке. Но началось все с солнца, которое даже могущественный градоначальник не смог укротить…

Слов нет, жара приносит массу неудобств. Но с ней приходится мириться, вернее, пытаться облегчить ее тяжелое присутствие. Кроме того, стоит утешаться мыслью, что зной приходит и уходит.

Мы даже без прогнозов Гидрометцентра знаем, что и теперь природа прекратит свои безумные выходки и наступит облегчение. Солнце перестанет жестоко палить и будет ласково греть. Может, в столице даже стоит учредить праздник по случаю ухода ненавистной жары?