Дворцы милосердия

Частные благотворительные больницы в Москве появились в ту эпоху, когда идеи просвещения привели к формированию понятия общественной ответственности аристократии перед народом. Лучшие представители знатнейших дворянских родов считали своим долгом возводить и содержать больницы для бедных, и в первые годы XIX века даже сложился архитектурный стиль дворцов-больниц. МОСЛЕНТА решила вспомнить об истории самых знаменитых столичных дворцов-больниц, ставших неотъемлемой частью Москвы.

Екатерининская больница

Из чумного барака в английский клуб

Первой гражданской больницей в Москве была Павловская, о которой мы уже рассказывали. Второй же стала Екатерининская, открывшаяся десятилетием позже.

Основали ее оказалось не плано, а экстренно – это было связано с эпидемией чумы 1771 года. Сначала больница помещалась в Мещанской слободе и представляла собой жалкое зрелище, но позже переехала в особняк князей Гагариных, а посему имеет право присутствовать в перечне больниц-дворцов. Впрочем, обо всем по порядку.

Чума пришла с юга в годы русско-турецкой войны. Известно, что первым в Лефортовском госпитале умер доставленный из действующей армии офицер, потом заразились те, кто непосредственно с ним общался, а дальше зараза пошла косить людей по всему городу. Москва буквально вымирала, да еще случился бунт, усугубивший ситуацию. Для успокоения народа в город были введены войска под командованием Григория Орлова, а на всех дорогах были установлены карантины, дабы болезнь не распространялась дальше.

Один из таких блок-постов располагался около Крестовской заставы Камер-коллежского вала возле Мещанской слободы. Рядом были устроены деревянные карантинные бараки для людей, чье состояние вызывало сомнения. Когда эпидемия кончилась и надобность в них пропала, императрица повелела устроить в них больницу для простолюдинов:

«Усмотря, что в числе скитающихся по миру и просящих милостыни в здешнем городе есть престарелые и увечные больные, которые трудами своими кормиться не в состоянии, а также и никому не принадлежащие люди, о коих никто попечения не имеет, заблагорассудили мы по природному нашему человеколюбию учредить под ведомством здешней полиции особую больницу... Больница принимает больных всякого рода, как в отношении их звания, так и в отношении их пола, возраста и болезней» (Из указа императрицы Екатерины II).

Деревянные бараки простояли несколько десятилетий, потом пришли в ветхость. Возник вопрос, что делать с пациентами и врачами. Тогда генерал-губернатор Москвы Дмитрий Голицын нашел красивый выход: он выкупил здание Английского клуба возле Петровских ворот, поручил перестроить его под госпитальные нужды и перевел больницу туда, в бывший дворец князей Гагариных.

Это величественное здание на пересечении Петровки со Страстным бульваром было построено великим Матвеем Казаковым по заказу князей Гагариных в 1786 году. Через некоторое время Гагарины переехали в столицу, а дворец сдали в аренду под Английский клуб. Кстати, именно там в 1806 году проходил прием в честь князя Петра Багратиона, описанный Львом Николаевичем Толстым в «Войне и мире».

Здание сильно пострадало во время пожара 1812 года, и клуб переехал в другое помещение поблизости. Дворец пустовал, хозяевам он был не особенно нужен, и вкладываться в ремонт они, по всей видимости, не собирались. Посему предложение Голицына устроило всех.

Дворец был превращен в больницу усилиями знаменитого архитектора, «реаниматора» послепожарной Москвы Осипа Ивановича Бове (кстати, ученика Казакова). Он полностью переделал внутреннее убранство под новое предназначение, построил во дворе несколько подсобных зданий, например, прачечный корпус. Внешний облик главного фасада в целом остался прежним, хотя некоторые изменения все же произошли из-за увеличения размеров здания. Кстати, старую казаковскую крышу снимать не стали, а просто поверх нее положили новую — это выяснилось при недавней реставрации дворца.

Больница в новом помещении открылась в 1833 году, но на фронтоне ее написана цифра 1775 — год основания Екатерининской больницы. Чтобы не путаться, больница на Страстном стала именоваться Ново-Екатерининской, а отстроенная позже на месте деревянных бараков в Мещанской слободе — Старо-Екатерининской. При обоих лечебных заведениях были храмы в честь великомученицы Екатерины, что, собственно, и предопределило название.

На Мещанской сейчас расположен Областной клинический институт (МОНИКИ), так что здесь медицинская преемственность сохраняется. А вот располагавшаяся в историческом здании на Страстном больница №24 переехала в другой, современный корпус. В последние годы дворец Гагариных отреставрирован, но предназначение его пока не определено. Вариант возрождения в нем больницы не рассматривается.

Голицынская больница

«Лучшая больница Европы»

Голицынская больница стала третьей в Москве и первой, построенной на частные средства — а именно на наследство князя Дмитрия Михайловича Голицына, умершего в 1793 году. Князь был известным дипломатом, более тридцати лет представлял интересы российской империи при австрийском дворе. Так уж сложилась его судьба, что умер он бездетным.

Дело в том, что его горячо любимая супруга, красавица Екатерина Кантемир очень рано скончалась, а другую достойную партию Дмитрий Михайлович найти не смог или не захотел. Когда князь почувствовал, что его земной путь подходит к концу, он завещал свое имущество двоюродным братьям, но взял с них обязательство использовать часть средств на постройку больницы в Москве в память о любимой женщине.

На это же богоугодное дело он завещал потратить средства от продажи своей коллекции картин, которая считалась одной из лучших в Европе.Интересно, что благотворительность и милосердие было для князя Голицына делом наследственным: его дед, тоже знаменитый дипломат князь Борис Куракин был основателем инвалидного дома для офицеров, который в народе именовался Куракинской богадельней.

Итак, 920 тысяч 600 рублей и часть движимого имущества пошли на благотворительность:

«Повелеваю отдать двоюродному брату моему господину обер-камергеру князю Александру Михайловичу Голицыну <...> все мои картины, эстампы и рисунки, большие порцелиновые вазы, бронзою оправленные, две поясные, мраморные статуи и сверх того золотую с синею финифтью и с портретом государыни Императрицы табакерку, осыпанную бриллиантами, прося его сиятельство принять сей малый дар в знак моей к нему дружбы и истинного почтения» (Из завещания князя Д.М.Голицына).

Проект новой больницы был поручен блистательному Матвею Федоровичу Казакову, на тот момент первому архитектору первопрестольной. Здание изначально строилось как больница, и стала своего рода образцом госпитального зодчества. К этому времени Казаков уже построил новый корпус Павловской больницы, так что опыт у него был. А материальные возможности теперь были совершенно иными.

В итоге получился удивительный дворец: лаконичный, гармоничный, монументальный и удобный функционально. Палаты для больных группируются по сторонам продольного коридора, а церковный зал посередине оси здания разделяет его на две части, соответствующие больничным отделениям для женщин и мужчин.

Были продуманы вентиляция палат и система освещения, появился изолятор для инфекционных больниц. На первом этаже находился приемный покой, аптека и цейхгауз — складское помещение для хранения медицинского оборудования, препаратов, белья и прочего. Были также предусмотрены и служебные квартиры для врачей, а за зданием был разбит великолепный парк, сейчас ставший частью Парка Культуры.

В Голицынской больнице бесплатно принимали представителей всех слоёв населения, кроме крепостных крестьян. Здесь лечились «…и русские, и иностранцы, всякого пола, звания, вероисповедания и национальности». На момент открытия в 1802 году там было 50 коек, к 1805 их количество возросло до 100. Дополнительно в 1803 году при больнице открылась богадельня для неизлечимых больных на 30 мест.

Когда Москва была захвачена французами, Голицынскую заняли под госпиталь для раненных. Главным врачом госпиталя стал личный хирург Наполеона, Доминик Жан Ларрей. «Голицынская больница — лучшая больница Европы», — так писал потом лейб-медик. Кстати, лечили французские врачи как своих, так и русских раненых, например, Ларрей лично сделал операцию по ампутации ноги русскому офицеру Аврааму Сергеевичу Норову, который впоследствии стал Министром народного просвещения.

Управляющим больницы в то время служил Христиан Иванович Цингер. Во время нашествия он остался в больнице и сумел не допустить ее разграбления. Невредимыми остались и живопись, и отделка, и даже иконостас церкви Марии Магдалины. За самоотверженность Христиан Иванович получил звание потомственного дворянина.

В конце 20-х рядом с Голицынской больницей на городские средства была отстроена еще одна больница, получившая название Первой Градской. Здание для нее возводил Осип Бове и, конечно, он старался, чтобы его творение перекликалось с работой его знаменитого учителя Казакова. Так в Москве появился целый комплекс дворцов-больниц.

Сейчас больницы объединены под единым началом, что вполне логично. Голицынская больница стала Голицынским корпусом Первой Градской. Впрочем, так ли это существенно? Важно, что память о князе Голицыне и его безвременно умершей супруге по-прежнему жива.

Шереметьевская больница

От Прасковьи Жемчуговой до Николая Склифосовского

История возникновения знаменитого странноприимного дома Шереметьева, в котором сейчас расположен знаменитый Склиф — институт скорой помощи имени Склифосовского — не менее трогательна и драматична. И в основе ее тоже лежит красивая и трагическая любовь, на сей раз графа Николая Шереметьева и крепостной актрисы Прасковьи Жемчуговой.

Граф Николай Петрович был потомком знатного и богатого рода, учился в Европе, слыл покровителем искусства, меценатом, театралом, был даже Директором императорских театров, и а то же время сенатором, действительным тайным советником. В павловское время и вовсе числился в ближайших приближенных императора, был обер-камергером. Их отношения с красавицей-актрисой Прасковьей Ковалевой (Жемчугова это ее сценический псевдоним) начались, когда ей было чуть за двадцать, а ему под сорок.

К чести графа, он никогда не скрывал и не стыдился своей любви, хотя аристократическое общество подобных союзов не одобряло. Кстати, Прасковья, пусть и происходила из крепостных, тоже была весьма начитана и образована и в то же время очень религиозна. В 1801 году они обвенчались, а через два года у них родился долгожданный сын Дмитрий. Через несколько недель после родов 35-летняя Прасковья умерла, что стало для графа страшным ударом.

В память о любимой все оставшиеся годы он посвятил благотворительности, по сути, продолжая начатые женой дела. А главным проектом стал именно Странноприимный дом. Его возвели на наследственных землях матери Николая Петровича, урожденной княжны Черкасской, «на черкасских огородах близ Сухаревой башни». Граф выделил депозит на полмиллиона рублей вместе с будущими ежегодными доходами со своих поместий в Тверской губернии и наказал всем потомкам заботиться о семейном деле.

Странноприимный дом и больница при нем были рассчитаны примерно на сотню пациентов, которым предполагалось лечить не только тело, но и душу, поэтому в центре комплекса помещается храм Троицы. Принимать он должен был всех оставшихся без средств к существованию и не имеющих возможности зарабатывать на жизнь. Впоследствии там будут содержаться инвалиды войны 1812 года, Севастопольской страды, сражений на Шипке и у Плевны.

Сначала проект поручили московскому архитектору Елизвою Семеновичу Назарову — кстати, тоже выходцу из крепостных, ученику Василия Баженова. Это был довольно аскетичный комплекс, выполненный в стиле традиционных городских усадеб с главным домом в классических традициях (портик, колонны, ротонда и так далее) и двумя полукруглыми флигелями.

Когда умерла Прасковья Ивановна, здание было уже почти готово. Но безутешный граф решил превратить странноприимный дом в своего рода мемориал в память о любимой и попросил своего друга Джакомо Кваренги дополнить проект, сделать его более торжественным и нарядным.

Так перед главным зданием появилась открытая полудуга колон, некоторые детали приобрели более нарядный облик. Там же должна была стоять статуя Милосердия, которой граф хотел придать внешнее сходство с покойной женой, но реализовать идею не успел. В 1809 году, немного не дожив до открытия своего детища, граф Николай Шереметьев скончался.

Больница открылась в следующем 1810 году. Император Александр I освободил медицинское учреждение «от всяких обывательских повинностей», обеспечил охрану здания военным караулом. Через некоторое время заботы о ней принял на себя подросший Дмитрий – сын Прасковьи и Николая Петровича. Потом дело подхватили его дети. Шереметьевы не оставляли заботу о своей больнице вплоть до революции 1917 года и постоянно развивали ее. Так, в 1876 году в ней открылась поликлиника, или, как тогда говорили, отделение для приходящих больных.

Знаменитый доктор Николай Васильевич Склифосовский к Шереметьевской больнице отношения не имел, а вот к оказанию первой помощи — самое прямое. Он был военным хирургом, участвовал в австро-прусской и франко-прусской (угораздило его на стажировку невовремя поехать!), балканской и русско-турецкой войнах.

Потом трудился главным хирургом русской армии, написал множество книг и статей по военно-полевой хирургии. Он первым стал обращать внимание на важность немедленной, скорой помощи, благодаря которой удавалось спасти множество жизней. Потом его опыт был перенесен и в гражданскую медицину.

Склифосовский умер в 1804 году, но дело его подхватили ученики, и уже после революции в 1923 году созданный на базе Шереметьевской больницы институт неотложной помощи получил его имя. А вот про Шереметьевых и Прасковью Жемчугову в народе стали забывать.