Метафизика московской коммуналки

Художница Анна Десницкая и писательница Александра Литвина полтора года придумывали шедевр на 56 страниц — книжку «История старой квартиры». Весь XX век, от 1902 года до 2002, они показали глазами детей из вымышленной коммуналки на Чистых прудах. Каждая новая страница — новое десятилетие, в комнатах меняются мебель и картины, жильцы и темы разговоров на кухне, на смену подселенным в 1920-х революционерам приходят диссиденты 1960-х. В результате десятки подлинных рассказов про похоронки и свадьбы, день смерти Сталина и встречу Гагарина на Ленинском проспекте сплетаются в одну большую историю.

МОСЛЕНТА узнала, как авторы исследовали метафизику московской коммуналки, и послушала несколько удивительных семейных легенд, которые легли в основу этой книги.

Полная свобода творчества

Анна Десницкая (А.Д.): Когда главный редактор издательства «Самокат» предлагала мне сесть за работу над новым проектом, она спросила, что бы мне было интересно проиллюстрировать, что нарисовать? Я подумала и поняла, что хочу сделать книжку про малую историю: может, историю семьи, из которой мы узнаем о разных людях, живших в разные эпохи.

Поначалу не очень было понятно, как собрать это все вместе, но в какой-то момент я придумала, что все они должны жить в одной квартире. Издательство идею одобрило, и я предложила в авторы Сашу, с которой мы к тому моменту уже сделали одну совместную детскую книгу — про метро. Я знала, что с ней хорошо будет работать, и, действительно, так все и получилось.

Издательству мы очень благодарны за то, что на нас совсем не давили. Нам дали большую свободу, мы почти все решали сами. Вначале думали, может, сделать местом действия питерскую квартиру? Но остановились на московской, потому что Москву мы лучше знаем, и именно здесь происходило множество наших семейных историй.

Где живут истории

А. Д.: В моей семье была коммуналка с похожей историей, на улице Макаренко — это задворки Чистых прудов. После февральской революции и отмены черты оседлости прапрадед купил там пятикомнатную квартиру. Но своей семьей они там жили недолго, потому что произошла октябрьская революция, их начали уплотнять, и квартира стала коммунальной.

Прапрадедушка, чтобы не жить с чужими людьми, выписал из провинции своих родственников, которые заселились в квартиру. Но уже к началу войны это была обычная коммуналка, где жили самые разные семьи. Например, прабабушка рассказывала, что напротив них жила дама «из бывших», дворянка. Занимала она одну комнату со своей бывшей горничной и была ужасно бедной. Но когда она шла навестить мою прабабушку, горничная открывала все разделявшие их двери и громко объявляла: «Барыня идет»!

Прабабушка прожила там до начала двухтысячных. Сама я в этой квартире никогда не бывала и не знаю, как она выглядела. Но забавно, что когда я показала уже готовую книгу маме, она, открыв картинку с кухней, сказала: «Ну, это прямо, как у нас в коммуналке было».

Александра Литвина (А.Л.): По улице Макаренко мы с Аней соседи – там в старой квартире живет семья моего мужа, так что я немного знаю те места. И я, когда писала текст, думала именно про этот район.

Дети-рассказчики

А. Л.: После долгого обсуждения мы решили, что рассказчиками в книге будут дети. Для маленьких читателей это ближе, и потом, ребенок часто замечает больше, чем взрослые, но не всегда может это правильно понять, и о многом ему специально не говорят, скрывают. Ребенок — это всегда голос времени, ведь он настроен не критично и впитывает все, как губка. Он что слышит, то и воспроизводит: например, у нас в книжке на развороте про 1914 год Николка Муромцев объясняет, что идет война, кругом немецкие шпионы, и немецкая кукла сестры, наверное, тоже, и кондитер на углу.

Ко всему, что не считывается с большой иллюстрации, мы расставили пояснения на следующем развороте: что передают по радио и что играет патефон, под который танцуют девушки, о чем говорят члены семьи, сидя на диване.

Герои и их прототипы

А. Д.: В процессе работы самым приятным было то, что мы с Сашей без конца рассказывали друг другу наши семейные истории.

А. Л.: Часть из них мы не смогли включить в книгу: не все подходило для формата детского издания. Но многое мы использовали. Более того, в какой-то момент я поняла, что герои начали делать и говорить уже не то, что я планировала, а то, что они сами хотят: как будто повествовательный маховик их подхватил и истории начали сами крутиться и наслаиваться друг на друга.

Например, сюжет из 1953 года, где герой разбивает репродуктор — это история про моего дедушку. Когда в день смерти Сталина был объявлен траур, по радио передавали печальную музыку, бабушка пришла домой с работы, села и заплакала. Тут вернулся дедушка и сказал: «Что ты ревешь, дура? Ты знаешь, сколько он людей погубил?» И со словами «Сдох, наконец-то, сволочь усатая» разбил репродуктор. Это при том, что на политические темы до этого разговоров в семье вообще не было. И для мамы, которая стала свидетельницей этой сцены, ситуация была шокирующая: отец был для нее непререкаемым авторитетом, во всем и всегда был прав, а тут сказал такое! К тому же в школе учили на примере Павлика Морозова, что нужно делать в таких ситуациях. Но мама так распереживалась, что заболела, долго не ходила в школу и таким образом ситуация сошла на нет сама собой.

Многие, с кем я обсуждала эту историю, говорили, что да, и в их семье в день смерти Сталина в семейных разговорах впервые прозвучала правда, а не официальная точка зрения, и для детей это был шок.

А. Д.: Из моей семейной истории в книгу вошли всякие мелочи: например, персонажа Фридриха Штейна я рисовала по фотографиям дедушки, Владимира Штейна, а сама история этого героя очень похожа на историю моего двоюродного деда Александра Грибанова. Он тоже был диссидентом, работал в «Хронике текущих событий», потом хотел эмигрировать, его долго не выпускали, но все же он оказался в Америке. У Фридриха все сложилось драматичнее: его еще и жена бросила, зато Саша устроила его на хорошую работу — в компанию Apple.

Или вот мой любимый разворот — 1973 год, посвященный свадьбе Гены и Тани. По сути это мои родители, поженившиеся после первого курса и уехавшие потом в свадебное путешествие в Юрмалу.

А. Л.: Но книга выстроена не только на семейных историях: я много работала в Исторической библиотеке, вместе с Аней мы просмотрели огромное количество старых фотографий, потому что искали типажи, детали одежды и интерьера.

А. Д.: Например, когда я рисовала тот же разворот про 1973 год, нашла большую подборку фотографий со свадеб тех времен, и там были такие характеры, что я их оттуда почти все перерисовала. Потом в одной из комнат, там, где гости смотрят телевизор, на экране — кадр из "17 мгновений весны", сцена, где Мюллер говорит Штирлицу: "А вас я попрошу остаться". Из фильма "Москва слезам не верит", который совпадает со сценой свадьбы по времени, я взяла нескольких персонажей: например, Александру, которая в одном из кадров очень картинно сидела на кухне в джинсовой жилетке.

А.Л.: Мы использовали в книге много московских топонимов: например, на Ленинский проспект герои едут 14 апреля 1961 года, чтобы встречать Гагарина. Об этом мне рассказывали родители, они тогда учились в Университете и "пофакультетно" ходили встречать нашего первого космонавта.

Эффект узнаваемости

А. Л.: Многие герои у нас выросли сразу из нескольких реальных прототипов. Тот же Нюма не только с моего дедушки написан, у него и с Аниной стороны есть прототипы, а до войны он ведет себя как другой мой дедушка. И Гена тоже: его прототипами были и Анин папа, и мой.

Так что все у нас слилось и перемешалось. Но мы не просто взяли кусок жизни, в книге все переработано, переплавлено. И, наверное, из-за этих обобщенных образов возник такой эффект узнаваемости, потому что очень многие нам говорят: «А откуда вы знаете мои семейные истории» и перечисляют сцены из книги. Или подруга в Facebook пишет: "Много параллелей с семьей моего мужа, откуда вы все это узнали"? Так получилось, хотя мы не претендовали на то, что это будет широкая репрезентативная галерея персонажей из разряда "все про всех".

А. Д.: Да, у многих наших персонажей было несколько прототипов: например, первый владелец квартиры вначале напоминает второго моего прапрадеда, который тоже был врачом, а немножко он — папа из "Кондуита и Швамбрании" Кассиля, так само получилось. Потом у нас в 1919 году въезжает комиссар, который работает в Наркомпросе. Я его никак не могла нарисовать: сперва думала, что это будет такой Швондер, совсем как в фильме, но он не получался. Пожаловалась Саше, а она говорит: «Ну, почему как Швондер, а как же романтика революции? Нарисуйте его лучше со Свердлова, он был очень хорош собой». И в результате товарищ Орлик у нас получился довольно симпатичный: в очках, с бородой.

А. Л.: А когда он стал привлекательным, нарисовалась и любовная линия: Орлик женился на Ляле Никитиной, с которой они вместе рисовали плакаты для агиттрамвая.

А. Д.: А прообразом нашего художника Серго Ниношвили стал скульптор-авангардист Вадим Сидур. Но мы не могли его изобразить как в жизни, с изуродованным лицом, это в стилистику не очень ложилось, так что в книге он с костылем. В тексте есть явные отсылки, например, картина Серго «ИОВ» или фраза Серго о том, что он верил партии, в ответ на вопрос: "Что же вы не защищали ваших учителей, когда их прорабатывали за формализм?" — прямая цитата из Сидура.

Как воспринимают книгу дети

А. Л.: Так получилось, что мы сделали книжку для детей самого разного возраста. Для старших дошкольников это своего рода «находилка», визуальное путешествие, где они могут у родителей что-то спросить или обсудить, на уровне: «А почему комната перегорожена шкафом? Мы тоже так раньше жили?». И эти вопросы могут быть самыми разными в зависимости от возраста и целей, с которой книга используется.

А. Д.: Дети книгу воспринимают по-разному. Мой собственный сын сказал, что "эту дурацкую книжку" он читать не хочет, а хочет другое издание "Самоката" — про пчел. А когда я летом рисовала иллюстрацию про 1973 год, со мной рядом сидел племянник, ему 8, и он очень любит смотреть, как я в фотошопе раскрашиваю картинки. И вот он сидел и про все меня спрашивал: "А что это такое? А это у них почему? А что это за раскладушка? А почему стол стоит через две комнаты?".

Я по ходу дела все ему рассказывала, и сам собой у нас вышел очень интересный разговор, который начался с бытовой части, а потом перенесся на эпоху вообще: что такое самиздат, и как это так — не выпускают за границу. И потом мы несколько раз с подачи племянника к этому разговору возвращались, что для меня было совершенно неожиданно и очень приятно. Так я поняла, что книжка работает.

Книжка про память

А. Л.: Прежде всего мы делали книжку про память, такое приглашение детей к разговору про семейную историю. История страны у нас отразилась в судьбах жильцов одной квартиры. Детям об этом легче всего рассказать через предметный ряд, так им становится понятно, что история — это не что-то отвлеченное и далекое со страниц учебников, что она может жить прямо в твоей квартире. А семейные истории и легенды, которые мы рассказываем ребенку, формируют его идентичность. С другой стороны, этими историями мы даем ему понять, что всегда есть надежда, что человек должен сохранять достоинство, что даже в самые тяжелые времена есть опора — это семья, любовь.

На меня в свое время огромное впечатление произвела одна история о семье моего друга: в книгу мы ее не включили, уж слишком она долгая и сложная, но для меня лично в работе над «Историей старой квартиры» она всегда была одной из точек отсчета.

Его прабабушка была старшей сестрой в семье, где было несколько девочек. Ее жених ушел на Первую мировую и пропал без вести. Никто не знал, что на самом деле он попал в плен, где его отправили работать на хутор к зажиточному немецкому крестьянину. Работал он хорошо, поэтому его не хотели отпускать, и когда война закончилась, хозяин задумал женить его на своей дочери.

А прабабушке тем временем родители прямо сказали: приданого немного, и твои младшие сестры не могут выйти замуж, пока не вышла ты, так что надо что-то решать. И она отказалась от приданого в пользу младших сестер. Тем временем уже началась гражданская война, и ее семье пришлось бежать из родного города. Так что бедная девушка уже и не надеялась, что жених когда-нибудь ее найдет. А он все-таки сказал "нет" своей немецкой невесте, вернулся уже под конец гражданской войны, нашел свою любимую и женился на ней.

И когда мы работали над книжкой, то обсуждали, что в каждой семье есть такие истории про базовые ценности: любовь, взаимопомощь и доверие к миру. И именно на таких историях мы старались выстроить книжку.

Высший смысл

А. Л.: Любая книга, особенно детская, это пространство свободы, где мы можем пережить и обсудить наши эмоции и страхи. А наша книжка – это такое пространство семейной памяти, разговора с бабушками и дедушками, своеобразное приглашение к беседе про семью и историю страны, города, дома и квартиры.

Ведь недаром говорят, что было "молчащее поколение" как в Советском Союзе, так и в других странах, многие темы и события просто не обсуждались. И из-за этого теперь во многих семейных историях есть выпавший кусок. А ведь детям всегда любопытно узнать: когда мама с папой были маленькими, и бабушка с дедушкой, во что они играли? Куда их водили родители? Где они жили? А какие истории у старых вещей в доме? Откуда они? И эту пустоту надо заполнить.

А. Д.: Я, например, всегда очень любила расспрашивать бабушек и прабабушек о всяких семейных историях. И, мне кажется, лучшее, к чему может подтолкнуть наша книжка — это к тому, что ребенок придет к своей бабушке или прабабушке и скажет: "А расскажи мне, как это было у тебя? Что ты делала во время войны? Ты ходила встречать Гагарина? "

А. Л.: Ага, "Ты Ленина видела?", как раньше спрашивали.

А. Д.: И если наша книжка побудит детей узнать свои семейные истории и сохранить их в памяти, это будет лучшее, на что мы только можем рассчитывать.