«Вот я — весь боль и ушиб…» Какой была Москва Владимира Маяковского и каким она его запомнила
Верил в лучшее, отбрасывая худшее
Маяковский вопрошал: «Кому / в Москве / неизвестна Никольская? / Асфальтная улица — / ровная, / скользкая». Обращался к рабочему Москвы, у которого «в котлах асфальтовое варево» и тем, кто читал «Рабочую Москву». Удивлялся, что «в Москве редкое место — без вывески того или иного треста». Интересовался, «увеличивается ли питание Москвы, или положение без просвета?» Негодовал, что «грязня сердца / и масля бумагу, / подминая / Москву / под копыта, / волокут / опять / колымагу / дореволюционного быта».
Он заменял целую газету: пристально всматривался в жизнь, откликался на события. Рубил воздух тяжелыми рублеными строками: обличал лентяев, бюрократов, отдавал должное работящим, деятельным. Маяковский был романтиком — верил в лучшее, отбрасывая худшее.
Поэт признавался, что «Москва белокаменная, / Москва камнекрасная / всегда / была мне / мила и прекрасна». Однако оговаривался: «Но нам ли / столицей одной утолиться?! / Пиджак Москвы / для Союза узок». И вспоминал другие растущие города СССР: Харьков, Баку, Казань, которые «вылупливаются во все Советские Штаты».
До московского метро Маяковский не дожил, но видел рычащие экскаваторы, гудящие самосвалы, разрытые улицы. И рисовал шутливые картины, похожие на частушки: «Под Москвой / товарищ крот / на аршин / разинул рот. / Электричество гудет, / под землей трамвай идет. / Во Москве-реке / карась / смотрит в дырочку сквозь грязь. / Под рекой / быстрей налима / поезда проходят мимо…»
У Маяковского есть стихотворение «Грустная повесть из жизни Филиппова, просим пекарей не рыдать и не всхлипывать». В нем поэт вспоминает человека из знаменитой династии, которая до революции потчевала москвичей ватрушками калачами, караваями и прочими вкусностями.
После Октябрьской революции Николай Филиппов уехал за границу. Там поиздержался, по словам Маяковского, «живет лилово», «стощал», ходит с протертыми штанами. И потому вынужден был признаться в любви к Советской власти и просить ежемесячное пособие.
Рабочий люд Филиппову ответил — не только письмом, но и объемистой посылкой. Филипповы, получив ее, вскричали от восторга. Распечатали и «вдруг блеснул во всей красе им — шоколадный кукиш!»
Но как было на самом деле, Бог весть.
Под кличкой «Высокий»
Когда Маяковскому было 13 лет, он вместе с матерью и сестрами переехал из Грузии в Москву. Они жили на Долгоруковской улице, в доме 33. Учился Володя в гимназии, которая размещалась в здании на пересечении Поварской и Большой Молчановки. Оттуда был исключен из-за неуплаты за обучение.
В Москве есть места, куда Маяковский попадал поневоле. В юности будущий поэт вступил в партию большевиков и с головой окунулся в их горячую, бурную жизнь. В полиции, которая его быстро заприметила, он получил кличку «Высокий».
Его впечатления о юности - в стихах:
Юношеству занятий масса.
Грамматикам учим дурней и дур мы.
Меня ж из 5-го вышибли класса.
Пошли швырять в московские тюрьмы.
Первый раз его арестовали в 1908 году в подпольной типографии в Ново-Чухнинском переулке — ныне это Зоологическая улица. Отчаянный был парень, пошел на крайность: съел блокнот с адресами товарищей, чтобы их не выдать. Маяковский был заключен в Сущевский арестный дом. Здание на Селезневской улице сохранилось. Сейчас там Центральный музей МВД.
Его выпустили и снова арестовали. В третий раз то же самое: свобода и вскоре неволя. За то, что помог женщинам-политкаторжанкам бежать из Новинской — на одноименном московском бульваре стояла такая тюрьма.
Видел Маяковский небо в клеточку по всей Москве: сидел в Басманной, Мещанской, Мясницкой полицейских частях. Потом его привезли в Бутырскую тюрьму и посадили в одиночную камеру №103.
В Бутырке он просидел без месяца год. Там много читал — благо, в остроге библиотека была отменная. Именно там начал сочинять стихи: «Исписал целую тетрадку. Спасибо надзирателям — при выходе отобрали. А то б еще напечатал!»
«Да вы же гениальный поэт!»
Поэтический талант Маяковского «открыл» эпатажный стихотворец Давид Бурлюк. Дело было в феврале 1912 года. «Днем у меня вышло стихотворение, — вспоминал Маяковский. — Вернее — куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю — это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: ”Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!” Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом».
Маяковский был отчаянно беден. Ходил по лужам без калош, был вечно простужен, глухо кашлял. Бурлюк подарил ему отцовское пальто и этим, может, спас жизнь. В тот сентябрьский вечер 1912 года Маяковский из дома приятеля в Офицерском переулке — ныне Третий Павловский — шел к себе на Пресню, ощущая непривычное тепло.
…В феврале 1918 года в Москве, голодной и неприкаянной, состоялись выборы «Короля поэтов». Зал Политехнического музея был переполнен. Почему-то председательствовал известный дрессировщик Владимир Дуров. Маяковский читал «Революцию», перекрыв свои громовым голосом разговоры и шум. Слова долетали до верхних рядов и ударялись в потолок.
Среди других поэтов выделялся Игорь Северянин, приятель Маяковского. Он, одетый в черный плащ, пропел свои старые стихи и под гром оваций покинул зал. Константину Бальмонту, чья слава уже угасла, аплодисментов досталось меньше.
Начался подсчет записок. У Северянина их оказалось больше, чем у Маяковского. Тот обиделся, но виду не подал. Вскоре Северянин написал торжествующие стихи: «Отныне плащ мой фиолетов, / Берета бархат в серебре: / Я избран королем поэтов / На зависть нудной мошкаре...»
«По ним в году раз двести я хожу из “Известий” в “Известия”»
И другие здания в Москве помнят Маяковского. Это, в частности, Училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, куда он поступил в 1911 году. Через три года его исключили за публичные выступления. Но талант художника остался…
Маяковский активно работал в рекламе, был автором звучных слоганов. Пожалуй, самый известный «Нигде кроме, как в Моссельпроме». Запечатлелся в истории еще один: «Остановись, уличное течение! Помните: в Моссельпроме лучшее печенье».
Моссельпром — так называлась известная торгово-промышленная компания. Здание, в котором она располагалось, было построено в начале ХХ века близ Арбата, на углу Калашного и Нижнего Кисловского переулков. В конце 1990-х дому вернули изначальный вид, восстановили надписи и фанерные панно.
Стоит упомянуть и самый знаменитый московский магазин на Красной площади, который поэт тоже рекламировал: «Приезжий с дач, из городов / и сел, / Нечего в поисках трепать подошвы,- / Сразу в ГУМе найдешь все / Аккуратно, быстро и дешево».
Маяковский активно сотрудничал с «Известиями» — в этой газете вышло множество его публикаций. Разумеется, он часто бывал в редакции на Пушкинской площади — в то время она называлась Страстной. У поэта есть такие строки: «Люблю Кузнецкий / (простите грешного!), / потом Петровку, / потом Столешников, / по ним / в году / раз сто или двести я / хожу из «Известий» / и в «Известия».
В 1926 году Маяковский получил квартиру в Гендриковом переулке — с 1935 года он носит имя поэта. В специальном письме исполкома Моссовета говорилось: «Принимая во внимание, что поэтом Маяковским в доме № 15 по Гендрикову переулку произведено переустройство квартиры и ремонт последней за его счет, управление делами президиума Московского Совета считает вполне справедливым оградить интересы посетителя от мероприятий, связанных с возможностью переселения или уплотнения поэта Маяковского».
В этом доме Маяковский жил до апреля 1930 года, до того самого рокового выстрела…
Как живой с живыми говоря
На Триумфальной площади столицы высится памятник великому поэту. Его авторы — скульптор Александр Кибальников и архитектор Дмитрий Чечулин. Открытие монумента состоялось 65 лет назад — 28 июля 1958 года. На торжественной церемонии присутствовала сестра поэта — Людмила Маяковская.
Поэт с постамента озирает Москву. Он возвышается над людской суетой, лентой машин, пробегающих мимо. Кажется, сейчас шагнет вниз и загремит, разрывая уличный шум, как живой с живыми говоря: «Грядущие люди! / Кто вы? / Вот - я, / весь / боль и ушиб. / Вам, Вам завещаю я сад фруктовый / моей великой души».