«Надо бы еще русскому писателю Шекспиру памятник поставить!» Известный столичный скульптор о звездах, критиках и слухах

«Это просто вброс»

Никакого проекта по созданию аллеи звезд в Москве нет. Все подобные идеи реализуются только в том случае, если есть решение города. Все, что пишут в интернете, это просто вброс.

Одно дело, если кто-то желает поставить скульптуру у себя на даче. Пожалуйста. Он волен делать на своей территории все, что угодно. Но когда речь идет о городе, только город решает, где и какому памятнику быть.

Инициаторами аллеи могли бы стать поклонники артистов или профессиональное сообщество. Но их инициатива должна была бы пройти согласование на уровне города, общественное обсуждение. Иначе быть не может.

«Бузова с Вертинским в один ряд не встанет»

Если просто поразмышлять, то, конечно, в столице могла бы возникнуть аллея звезд, где были бы увековечены знаковые деятели культуры, в том числе и эстрадные певцы. Например, Вертинский, Шульженко, Утесов и другие. Скорее всего, при обсуждении подобного проекта возникнут споры, кто входит в плеяду знаменитостей, достойную быть представленной подобным образом, а кто — нет. Но к ним, на мой взгляд, не могут присоединиться Ольга Бузова или группа «На-на». Они не встанут в один ряд с тем же Вертинским, хотя, думаю, и у Бузовой, и у «На-на» хватает фанатов, которые с этим не согласятся.

Но есть фигуры иного масштаба — Владимир Высоцкий, который должен был бы занять свое место на московской аллее звезд, Виктор Цой, Булат Окуджава и многие другие. Здесь весь вопрос в том, по каким критериям специальные комиссии стали бы отбирать героев подобного проекта.

Но пока его нет. Все, что сказано выше, — рассуждения отвлеченные. Город ничего подобного у скульпторов не заказывал. Я не слышал ничего такого, а потом увидел в интернете, что, оказывается, работаю над этим проектом. Так вот. Это неправда.

«У нас есть капитальный план»

В Московской городской думе существует комиссия по монументальному искусству, без решения которой в столице не может появиться ни один памятник. Но другое дело, что есть системный план по созданию монументов и, одновременно с ним, могут происходить, так сказать, процессы стихийные. В силу обстоятельств может поступить общественный запрос на установку того или иного памятника, которого изначально в плане не было.

Нечто подобное происходило всегда. Когда, например, большевики пришли к власти, им нужно было создавать памятники своим лидерам и знаковым фигурам, разделявшим их идеи, — Владимиру Ленину, Карлу Либкнехту, Кларе Цеткин, Розе Люксембург и другим.

Но есть у России и капитальный план — это отражение ее великой истории и культуры. Если, например, кто-то из великих людей родился в том или ином городе, там должен быть его памятник. Вот, допустим, композитор Прокофьев родом из Донецка. И в этом городе нужно установить его монумент. Это логично.

И это тем более справедливо для Москвы, ведь она представляет всю Россию. Тут, конечно же, должны быть памятники и великим деятелям культуры, и историческим личностям, и героическим событиям. Все это — дух нашей страны. И такие проекты могли бы стать основой большого, глобального плана по установке городских памятников в столице. Это было бы правильно, справедливо.

«Многие хотят наваять что-то псевдо-современное»

Вот, к примеру, нет в Москве памятника Ивану III, а ведь он очень важен для нашей истории. Или памятник Велемиру Хлебникову мог бы украсить наш город и стать напоминанием об эпохе авангарда, которую очень многие любят. Важно показать и современные процессы, происходящие в нашей стране, если под современностью подразумевать события, начиная с 20-х годов прошлого века. Уже тогда мы отличались очень прогрессивным мышлением. Вспомните хотя бы тот же русский космизм.

У нас есть памятник Сервантесу. И это тоже, можно сказать, великий русский писатель, ведь его Дон Кихот давно и прочно укоренился в нашем сознании, как символ чистого благородства.

План по созданию памятников подобным личностям должен быть, должен обсуждаться. А что касается стилистики, то она должна быть богатой, разнообразной, но, при всем при этом, уместной, подходящей для того пространства, где будет установлен тот или иной монумент.

Сейчас многие хотят наваять чего-то псевдо-современного, а стоит присмотреться, так все это — позавчерашний день, который выдают за новейшие открытия. Чужеродное это все в большинстве случаев. А у нас своего хватает. У нас богатая история, литература, изобразительное искусство. Нам занимать ни у кого ничего не надо.

«Наши скульпторы, как казаки»

Русская скульптурная школа как в дореволюционное, так и в советское время была очень интересной. У нас очень много сокровищ. И сейчас есть очень интересные скульпторы. Жаль, что им уделяется не так много внимания, как хотелось бы.

Не так давно от нас ушел Леонид Баранов, удивительный художник, скульптор, просто гений. Но некой устроенности, которая по-настоящему соответствовала бы его таланту, у него не было. А он старался, сохранял свои работы, не взирая ни на какие сложности.

Наши скульпторы, как казаки. Что казаки делали? Они кормили сами себя, пахали землю, но случись война, они тут же готовы были встать в строй. И мы точно так же. Скульпторов у нас никто не содержит. У меня очень много талантливых выпускников, но они выживают в профессиональном смысле только на том, что любят свое дело, свое ремесло, искусство. Все сами.

И они все сохраняют. Но для кого? Для страны. Когда будет нужно, они окажутся тут как тут. Как все те же казаки.

Сейчас, к сожалению, профессиональное сообщество все же отстранено от процесса выбора того или иного проекта, той или иной скульптуры больше, чем стоило. А когда выбор делает чиновник, он выбирает зачастую именно на свой вкус. Благо, сейчас все же возобновили работу творческие советы, так что ситуация постепенно меняется к лучшему.

Но при этом хватает людей, которые по-настоящему верны своей профессии. И я думаю, рано или поздно все они понадобятся родине.

«Человек муравейника»

Я сравниваю себя с муравьем и называю «человеком муравейника». Я ценю мудрость моей бабушки, деда и прадеда, стараюсь жить в этом контексте, с этих позиций. Что я ценю в том, что делаю? Давайте сравним, например, с церковной службой. Вот служит человек в храме. Что он ценит? То, что он Евангелие читает, к Богу обращается. Он веру в себе любит, а не себя в церкви.

В моем случае получается нечто похожее. Я работаю в определенной системе ценностей. Они и есть самое главное. Не я. Они. Скромность должна присутствовать у любого вдумчивого умного человека. Есть нечто в том, что ты делаешь, гораздо большее, чем ты сам. И вот к этому и надо обращаться, а иначе это не искусство уже, а эгоизм человеческий.

«Критики — мотыльки из другого мира»

Наше профессиональное сообщество можно сравнить еще и с аквариумом. Мы напоминаем рыб, которые в нем плавают. У нас есть свои внутренние правила, законы, критика, а у кого-то — и самокритика, и даже самобичевание. Мир скульпторов — довольно специфическое и отдельное пространство.

А сетевых критиков тут можно сравнить с мотыльками, которые прилетают к аквариуму и начинают обсуждать, как там поплыла какая-то рыба — правильно или неправильно. Но они из другого мира.

Люди, возможно, иногда переоценивают свою мудрость, слишком доверяют своим суждениям и самим себе. А стоило бы отталкиваться еще и от определенных знаний, не только критиковать, но и задавать вопросы. В конце концов, искусство — это наш дом, мы его знаем и любим.

Но, конечно, при этом мы прислушиваемся к мнению окружающих. Они могут многое подсказать нам, потому что у них есть свежий взгляд. Но в данном случае хорошо бы люди были готовы к диалогу, к обсуждению, а не ограничивались лишь резкими и однозначными оценками.

«Муниципальным депутатам это не нужно»

Если продолжать говорить о критике, есть еще один яркий пример. В нашем городе есть муниципальные депутаты. И я говорю о них с большим уважением. Они действительно знают жителей, понимают, что им нужно, понимают технологию создания и благоустройства парков и скверов, улиц и дворов. Они делают свою работу. Но когда возникает вопрос об установке того или иного памятника…

Например, в Красносельском районе они протестовали против установки памятника святым Петру и Февронии. А ведь это символ наших семейных ценностей. Аргументы были разные. Говорили, что князю и княгине в Москве делать нечего, потому что они здесь не жили, обвиняли Февронию в сварливости, утверждали, что она была злой женщиной. За нас с княжеской четой в тот раз заступился даже Михалков. А процесс все равно замедлился. Но ничего. Я уверен, что памятник Петру и Февронии обязательно появится.

А муниципальные депутаты говорят: зачем это нужно? Это нам не надо. У них другой горизонт видения и забот. Они занимаются важными прикладными и актуальными вещами. Честь им и хвала. Но когда речь идет о монументальном искусстве, вопрос нужно решать на другом уровне. Например, все на том же уровне города, в том числе и путем масштабного интернет-голосования.

«Я себя с Церетели не сравниваю»

Я себя с Зурабом Церетели не сравниваю. Не вижу я себя такой фигурой, к которой бы настолько внимательно присматривались и так много говорили. Меня это меньше волнует. Я живу более конкретной жизнью.

Но если кто-то недоволен тем, что я делаю, важно понять, кто это и по каким причинам появилось это недовольство. А то ведь бывает у нас критика по принципу «Баба Яга против!».

Я не думаю, что есть какое-то широкое и злостное общественное мнение, направленное против меня. Я такой опасности пока не чувствую.

«Язык, на котором говорили тысячи лет назад»

То, что мы делаем, — это надолго. Бывает, устанавливаем какой-то памятник, а люди спрашивают: зачем и для чего? Мы отвечаем, что не для современников все это делается. Народ возмущается. Как это так? А ведь скульптура — это для правнуков наших и ваших.

Я подхожу к работам Опекушина или Витали, то есть к памятнику Пушкину или фонтану на Театральной площади, и смотрю, читаю тот язык, на котором говорили люди два века назад. А когда мы говорим о древнегреческой скульптуре, то с нами общаются те, кто жил тысячелетия назад. Скульптор создает то, что будет интересно через очень долгое время. Понимание этого — важная часть нашей профессии.

«Везде есть место для небольших памятников»

В Москве, конечно же, должно быть место и малой скульптуре, рассказывающей какие-то небольшие, но яркие истории. Например, было у нас село Коньково. Теперь это территория города. Там стоял обелиск, посвященный коню Екатерины второй, который на этом месте сломал ногу. Я видел этот памятник. К сожалению, его уничтожили еще в 60-х. Тогда еще сама деревня была.

Но вот такие маленькие скульптуры очень важны. Вот взять, например, район Черемушки. Там вполне о черемухе что-то может быть.

Но если мы вернемся к тому же Ивану III, то это целая эпоха для всей нашей страны. Памятник такому человеку должен быть соответствующим.

Монументальное искусство и малые формы не противоречат друг другу. Это просто разные темы. Они вполне могут сосуществовать друг с другом.

«Границы, которые переходить нельзя»

Заказ на тот или иной памятник для города к нам поступает, в хорошем смысле слова, сверху. Иногда бывает, что мы не знаем историю человека, которого нам предложили изваять. Тогда надо идти, искать, изучать. Так, например, я сначала плохо знал историю патриарха Ермогена, памятник которому теперь стоит в Александровском саду, но стал исследовать, вникать.

Но есть темы, с которыми я не смог бы работать. Если бы, к примеру, нужно было создать памятник Малюте Скуратову, вряд ли я смог бы взяться за подобную скульптуру. Мое воспитание и история, которую мы изучали, мне бы подобного не позволили. И то же самое, если бы когда-то мне поступило предложение увековечить кого-то из нацистов, я бы сразу отказался. А как еще? Есть границы, которые переходить нельзя. Но, благо, и не требовалось пока.

«Место, где глобальное сплетается с семейным»

Я до сих пор бываю на месте, где жила моя прабабушка. Оно находится у моста напротив Андронникова монастыря. Домик давно снесен, но тополя все еще растут здесь. Они были толстыми и большими уже тогда, когда я сам был маленьким.

Моя прабабушка была женой священника, попадьей. Она прожила почти до 100 лет. Я ее застал.

Сам я родился в доме с двумя башнями на Бережковской набережной. Сейчас это дом 12, а в мое время у него был номер 40. Это большое сталинское здание около ТЭЦ.

Я учился в Строгановке. И теперь уже долгое время живу на Беговой.

Москва — родной для меня город. Я люблю центр, его музеи, архитектуру. Для меня все в нашем городе очень близкое и родное. И одновременно я понимаю, что живу всю жизнь в очень знаковом историческом месте, где сплетаются воедино и события глобальные, и личные, семейные воспоминания.