«Архитектура для поломанной планеты»

Институт в имперских конюшнях

Прежде чем мы перейдем к сути сегодняшней лекции, хочу очень кратко рассказать вам об институции, директором которой я являюсь в Вене, — это Архитектурный центр нашего музея, который находится в самом центре города. (...) Раньше это были имперские конюшни, которые переделали в музей. (...) Что интересно в отношении архитектурного музея — это музей. У нас есть коллекция, которая в основном сконцентрирована на музее XX-XXI века. Но помимо этого мы являемся платформой так же, как и «Стрелка». Мы пытаемся создавать мероприятия в области современной урбанистики. У нас есть детская программа, множество публикаций, и на ежегодной основе мы проводим более 500 различных мероприятий.

Что для меня критично как для директора, когда мы говорим об архитектуре и урбанистике? Не надо начинать с догматики, нормативов и регламентов, не надо говорить, что какой-то вид архитектуры является единственно верным. Мне кажется, что архитектура — это вопрос эстетики и дизайна, но необходимо учитывать и социальные, культурные особенности. Это что-то, что влияет на всех нас. Если вам не нравится искусство, можно не ходить в галереи, не покупать картины. Но нельзя не взаимодействовать с архитектурой, игнорировать ее. Она затрагивает всех нас в каждодневной жизни.

Общий вопрос, с которого я хотела начать: что может дать архитектура, каким образом может повлиять на наше общество и способствовать его трансформации? Задав этот вопрос, мы плавно переходим к следующему: с какими вызовами мы сталкиваемся? Как архитектура и урбанистика могут изменить наш социум? Это очень релевантные темы, и сейчас они буквально выливаются на улицы.

Что такое хорошая жизнь

Пуэрто-дель-Соль, Мадрид, 2011 год. В 2007-2008 годах разразился финансовый кризис, а после того в Испании возник кризис недвижимости, который затронул и Штаты. Пошла огромная волна протестов против финансового капитализма.

На Пуэрто-дель-Соль проходил не однодневный протест. Люди жили на этой площади, они разбили палаточный лагерь. И это происходило во множестве разных стран, например, в Греции, в ее столице Афинах. Люди стали организовывать палаточные лагеря, по-новому пытаться выстраивать взаимодействие, каким образом можно создать демократическое общество, кто может выступить, кто в какой последовательности будет агитировать, кто будет готовить еду, например. То есть они выстраивали какие-то варианты социального взаимодействия.

Если думать о последствиях этого на более глобальном уровне, люди стали задумываться, обсуждать финансовый кризис. Затем они углубились, стали говорить о том, что речь не только в финансах. Это и экономический кризис. Далее они поняли, что возник и социальный кризис — если посмотреть на кризис жилья, который стал последствием финансового кризиса. Десятилетиями считалось, что у каждого человека есть право на жилье, крышу над головой. Можно говорить, что финансовый кризис привел к нарушению базовых человеческих прав. Кроме того, можно говорить об экологическом кризисе. Все взаимозавязано. Их разделить нельзя. И я поняла, что люди, которые выходили на протесты и устраивали эти палаточные лагеря, они задумались над тем, что такое хорошая жизнь. Начав с протеста против финансового кризиса, они перешли к размышлениям о том, что такое хорошая жизнь.

В то время я реализовывала ряд проектов, каждый из которых длился несколько лет. Один назывался We-Traders. Swapping Crisis for City («Обмен кризиса на города»). Я работала с художниками в Мадриде, Лиссабоне, в Италии и на юге Франции.

Далее я перешла к реализации проекта «Октополис: искусство действия», в Хорватии, в Афинах, в Турции. Мы развивали эти темы. Не буду вдаваться в подробности. Если вам интересно, вы можете найти информацию в интернете.

Это кураторское исследование, которое я очень поддерживаю в своем музее. Мы не хотим ограничиваться дизайном или просто исследованиями. Мы хотим реализовать кураторские проекты, используя платформу культурной институции. Потому что, если это просто выставочное пространство, мы используем это как возможность для реализации новых типов исследований.

Планета сломалась

Мы можем сейчас переместиться во времени. В 2015 году… переместимся в Париж. Осенью или в начале зимы, в ноябре 2015 года, проходил Всемирный экологический саммит в Париже. Поднимались вопросы повышения температуры в мире на два градуса. Огромное количество активистов говорили, что необходимо принять более радикальную программу, организовали марш в защиту климата. За несколько недель до этого в Париже прошли ужасные террористические акты, множество людей погибло. Никаких демонстраций и протестов не разрешали.

Активистам пришлось пойти на такой шаг — выставить свою обувь. Это демонстрация без людей. С одной стороны, можно действовать даже в очень авторитарной ситуации. Например, после усиления безопасности и военного контроля, после террористических актов. И одновременно можно показать свою позицию.

Сейчас происходит все немножко с другой стороны. Если помните, в 2011 году все началось с обсуждения финансового кризиса. И затем мы перешли к обсуждению экологического кризиса. Здесь, наоборот, все началось с экологического кризиса, и дальше стало понятно, что необходимо обсуждать и социальный кризис тоже, необходимо говорить и об экономическом кризисе, и о планетарном кризисе. Поскольку сейчас мы все должны действовать на планетарном уровне. Именно об этом проект, которому посвящена сегодняшняя лекция: «Критическая забота. Архитектура для поломанной планеты».

Это исследовательский проект-выставка и статья, подготовленная при участии Элке Красне, профессора Венской академии художеств. Специализируется на феминизме и урбанистике. Тезис, от которого мы отталкивались, заключался в том, что наша планета сломалась. И ей необходима критическая забота. Основное значение — забота в экстремальных ситуациях. В медицинских терминах это реанимация. Планета практически мертва, если говорить медицинскими терминами, и она оказалась госпитализирована. Так что сейчас мы не говорим о том, как жить, как хорошо жить. Сейчас уже речь идет о выживании.

Если мы продолжим в том же духе, планета, может быть, и выживет, не выживут люди на планете. Например, Анна Цинке, антрополог, говорит, что индустриализация гораздо более смертоносна для жизни на планете, чем когда бы то ни было могли подумать об этом те, кто инициировал данный процесс. Путь, по которому мы идем, приведет к нашему вымиранию, если мы ничего не изменим. Потому что одновременно происходит слишком стремительное изменение климата, массовое вымирание видов, засорение чистых источников воды, критические перемены в экосистемах и так далее.

Капиталоцетричность

Один из интересных вопросов, который постоянно всплывает во всем мире в ходе обсуждений, посвященных состоянию нашей планеты: большинство людей говорит об антропоцентричности. Уже несколько лет используется этот термин. Говорится о том, что большинство проблем на нашей планете связаны с человеком, антропогенной деятельностью. Но вопрос в чем: все дело в людях, мужчинах и женщинах? Проблема в человеке как биологическом виде, или мы можем говорить о капиталоцетричности? Это форма капитализма, или даже поздний этап капитализма, индустриализация. Если вернуться к тому, что говорит Анна Цинке, то проблема в капитализме. Не в людях, а именно в капиталоцентричности.

Если формулировать вопрос именно так, то это хорошие новости для нас, и это означает, что мы можем изменить это, реверсировать эти процессы довольно легко. Просто необходимо изменить то, как мы выстраиваем наши экономические системы.

Вместе с Элке Красне мы говорим о том, что архитектура и урбанизм всегда определялись интересами капитала. Архитектура — это дисциплина, которая очень сильно завязана на капитализме. Ей нужны ресурсы, чтобы что-то создавать, и поэтому она всегда задействована в этих кризисах.

Если говорить о потреблении огромного количества ресурсов финансовых, природных и социальных, все это приводит к кризису. Но хорошие новости для нас: возможно, именно архитектура и урбанизм могут стать частью решения, поскольку они так сильно вовлечены во все эти проблемы.

Вот тезис, который кажется нам очень инновационным и критичным. В рамках архитектуры и урбанизма, если подойти к их оценке с точки зрения заботы. Критическая забота, реанимация тоже могут быть частью решения. Забота — это то, что является частью нашего быта. Обычно такие отношения устанавливаются, когда вы забоитесь о ближнем: о стариках-родителях, о друге или подруге, готовя им супчик, когда они болеют. Нам очень хорошо известна эта концепция. Подобным образом можно говорить о том, что изменится, если архитектура и урбанизм также будут заботиться о планете.

Задумайтесь: если постоянно ориентироваться на различные варианты развития ситуации, к чему приведет текущее действие в будущем? Если вы будете подходить и оценивать свои решения именно с точки зрения заботы.

Концепция заботы

Множество специалистов — социологов, политологов, теоретиков феминизма — говорят о том, что концепция заботы становится очень важной.

Несколько дней назад в Осло в Норвегии прошла крупная конференция «Кому какое дело?» (Who cares?) Эта концепция возникла еще в 1990-е годы. Мы используем определение Беренис Фишер и Хуана Тронто (Berenice Fisher, Joan C. Tronto). Они говорят, что забота — это деятельность биологического вида, которая включает все действия, направленные на поддержание, продолжение жизни и восстановления нашего мира, чтобы мы могли в нем существовать как можно лучше.

Звучит очень просто. Поддерживать то, что уже есть, наше окружение. Совсем другой подход, если сравнивать с модернизмом, когда мы говорили об утопиях, которые надо строить, начиная с нуля, о революции с пустого листа. Здесь же начинается все не с чистого листа, а с того, что уже есть, с вашего текущего окружения.

Возможно, вы лучше поймете, о чем речь, когда я приведу ряд примеров. За пределами теоретических исследований, проводимых нами в последние три года, мы по всему миру искали примеры проектов, реализованных в XXI веке. В итоге отобрали 21 концепцию, реализованную на четырех континентах. Для нас было важно, чтобы это были реализованные реальные проекты, являющиеся доказательством действенности реанимационного подхода… Это уже не просто гипотетические рассуждения: «Может быть, мы что-нибудь изменили бы», а разговор о состоявшихся проектах, которые доказали: что-то можно изменить, используя архитектурные объекты и новые подходы в урбанизме.

В нашей выставке и в книжке есть главы, подсекции. Чтобы вы поняли масштаб кризиса, о котором мы говорим, расскажу об одной из глав, посвященной заботе о воде и земле, нехватке водных ресурсов. В ней мы говорим о том, что поднимается уровень мирового океана. Одновременно с этим мы потребляем слишком много земли, которая становится все дороже и дороже. Идет спекуляция, так что люди уже не могут покупать себе землю.

«Центры дружбы» в Бангладеш

Один из проектов, который был реализован в Бангладеш, — «Центры дружбы», спроектированные Кашефом Махбубом. Проект реализован в 2012 году. Это тренировочный центр в сельской местности для локального сообщества, предназначенный, чтобы обучать местных жителей медицинским навыкам и сельскохозяйственным приемам.

В Бангладеш огромное количество воды. Чтобы бороться с этим, они поднимают здания. Это очень дорого и приводит к полному изменению ландшафта.

Как же построен «Центр дружбы»? Здание вписано в существующий масштаб. У архитекторов не было возможности приподнять его, поэтому они включили в проект окружающие озера, интегрировали их. Они хотят работать с тем, что есть, не бороться против воды. И все эти водные источники взаимосвязаны. Вода втекает в одно здание, затем перетекает во внешний бассейн. Сзади озеро и весь комплекс с различными внутренними садами. По форме напоминает старинный монастырь. Кстати, очень популярный вид архитектурного сооружения для Бангладеш.

Сделать все это было очень просто, проект обошелся дешево, строили из кирпичей местного изготовления. Озера помогают содержать зеленые крыши и освежать атмосферу внутри здания. Это очень бюджетный, экологический, и просто отличный проект.

Социальный центр в Сан-Паулу

Еще одна глава нашей выставки и наших исследований — это то, каким образом взаимодействовать с тем, что уже выстроено. Одна из наиболее обсуждаемых тем в Европе и даже за ее пределами, и уверена, что в России тоже — все эти модернистские здания послевоенного периода. Особенно жилые, которые сейчас уже разлагаются, разрушаются. Снос и реновация занимают огромное количество ресурсов и времени. Возникает проблема джентрификации, выселения людей. Хотела привести пример проекта, реализованного в центре Сан-Паулу в Бразилии.

Часто в Латинской Америке проблемы накапливаются в бедных проблемных районах, где огромное количество оккупированных домов, беженцев. И в таком неблагополучном районе организован бассейн наверху бывшего магазина мебели. История довольно типичная для нашего времени: все больше продаж перемещается в интернет, огромное количество зданий становится ненужным. И такой бывший магазин превращен в общественное пространство, в культурный центр.

Здание открыто, полностью доступно для публики. Огромное количество функций: в бывшем гараже располагается театр, ресторан очень здоровой и дешевой пищи, спортивный клуб, стоматологическая клиника и замечательный бассейн на крыше. И если вы думаете о Сан-Паолу, что там богачи на вертолетах летают в свои загородные виллы, а бедным делать нечего, то знайте — специально для них был организован этот бесплатный общественный бассейн.

Переместимся во Францию, посмотрим на проект, который делается в рамках общей тенденции реновации старых зданий.

Обычное здание. В России огромное количество таких, в Австрии и во Франции тоже. Обычное социальное жилье, которое хотели заменить новыми кварталами. У подобных жилых зданий очень плохая репутация, они очень неблагополучные. Хотели сносить эти здания, выстраивать новые, а это потребовало бы огромного количества ресурсов, фонда земли и так далее. Это означает, что многим пришлось бы переезжать в новое жилье, больше платить за аренду.

Акатон Васаль, Федерик Дюро и Кристоф Этан решили восстановить старые здания. Поступили очень просто: они модифицировали здание, расположив перед ним зимние сады. Создали лофты из маленьких квартирок. Не знаю, как у вас, а здесь это все работает: здания 1960-1970-х годов постройки теперь оборудуются термоизоляцией, пластиком. Никто не знает, к чему это приведет, что будет с этими материалами через 20-30 лет, потому что они ядовитые и вредные.

Но можно и по-умному подойти к реставрации старых зданий. Например, пристроив к фасаду заранее сфабрикованные модули. Никому не надо никуда съезжать. Две недели перед окнами работали люди, и квартиры жильцов преобразились.

У людей, которым казалось, что они живут в клетке для кролика, неожиданно появился свой дом, свой замок. Платит он то же самое, может быть, даже немножко меньше, потому что затраты на электричество снижаются. Это можно миллион раз проделать по всей Европе. Стоимость доработки одной квартиры — 60 тысяч евро. Гораздо дешевле, чем построить что-то с нуля.

Реакция на катастрофы

Еще один глобальный кризис, с которым мы столкнулись в плане экологии, связан с вопросом о том, каким образом мы реагируем на природные или даже военные катастрофы. Есть индустрия международной взаимопомощи. Здесь действительно вращается огромное количество денег, которые никогда не остаются в локальных регионах, которые всегда направляются куда-то дальше. Это целая глобальная индустрия, которая означает, что локальные сообщества получают эти контейнеры или палатки. Они не обучаются, они очень пассивны, они теряют все свои навыки и квалификации. Вот пример того, как можно подойти к этому по-другому.

Проект, который я предлагаю рассмотреть, разработан очень известным пакистанским архитектором Ясмин Лари, ей сейчас 80 лет. Очень заслуженный архитектор. Она выстраивала огромные отели, штаб-квартиры гигантских нефтяных компаний. В какой-то момент она увлеклась сохранением наследия, стала обучаться традиционным пакистанским архитектурным техникам. И задумалась, почему мы не можем построить дома, которые выдерживали бы наводнения и землетрясения. Это практически ничего не стоит. Они используют глину, которая везде под ногами у пакистанцев.

И Лари разработала проект дома, который выглядит довольно грубо. Концепция заключается в том, что подобные дома будут выдерживать ежегодные наводнения. А из бамбука выстраиваются такие многоэтажные конструкции, когда люди могут сносить все свои пожитки в момент наводнения, чтобы сохранить, и затем возвращают в свои дома, когда вода уходит. Дома подтапливает, но в процессе наводнения они не уничтожаются.

Что в этом потрясающего? Она обучает локальные сообщества, особенно активно в этот процесс вовлекаются женщины. Она называет их босоногими предпринимателями. Они немножко зарабатывают на том, что обучают других представителей локальных сообществ.

Уже 40 тысяч таких домов по ее проекту было построено в Пакистане за последние четыре года. Это огромное достижение. Бюджет — ноль. Используются локальные материалы. Никаких отходов не возникает, никакой международной помощи уже не нужно. (...)

Суперблоки Барселоны

Еще одна важная тема, и мне кажется, что она вам очень хорошо знакома по московским дискуссиям — это общественные пространства, приватизация, жесткий мир, в котором нам часто говорят, что у нас больше нет денег, чтобы облагораживать парковые пространства. (...)

Расскажу про очень радикальный и простой проект, реализованный в Барселоне: суперблок. Инициатором выступил муниципалитет города. Столица Каталонии поделена на прямоугольники.

Вообще, в Барселоне очень плохое качество воздуха, несмотря на то что город находится на побережье. Ландшафт очень сложный, выхлопы огромного количества машин приводят к тому, что качество воздуха в городе ужасное. Мэр хотел не просто создать пешеходные зоны, как у вас Старый Арбат. Он решил переработать районы и ограничить количество машин.

Придумали эту идею суперблоков: все машины должны оставаться на периферии кварталов, а внутри этих блоков парковаться нельзя. У вас тоже, мне кажется, ведутся подобные дискуссии: речь идет не только о потоке машин, но и о том, что они везде паркуются.

Учитывая, что земля стоит огромных денег, даже если плата для автомобилистов будет высокой, все равно никогда не будет оправдано такое количество земли под парковки. В Барселоне это обсуждали, автовладельцы говорили: «Нам нужно где-то парковать свои автомобили». Представители администрации отвечали: «Давайте примем это как временное решение». Говорили, что на пару недель устроят эксперимент: «Будете ли вы или ваши дети использовать общественное пространство, заниматься йогой или есть на улицах? Давайте попробуем, как это будет ощущаться: люди на улицах вместо машин? Возможно, так вам даже больше понравится. Возможно, вы более открыто будете настроены к подобным радикальным мерам».

В итоге ничего дорогого они не используют. Речь не о крупномасштабных инвестициях. Это не физическая трансформация. Это в основном трансформация менталитета. Им удалось организовать два таких суперрайона: А и Б. Теперь они решили на постоянной основе отказаться от потока машин и от парковок. Они хотят такие суперблоки организовать по всей Барселоне. Это потрясающе! (...)

Бывший психиатрический госпиталь в Бельгии

Есть много проектов, которые реализуются не на пустом месте, а на месте старых фабрик, больниц. Вместо того чтобы уничтожать то, что существовало, организуется взаимодействие с существующим контекстом.

Пример такого подхода — перестройка психиатрического госпиталя в Бельгии недалеко от Гента. Практически все его павильоны были заменены современными зданиями в ходе последних нескольких лет, подобное происходит во всем мире, потому что старые здания больше не соответствуют современным требованиям. Только одно здание сохранилось. Директор клиники инициировал процесс с клиентами, с пациентами, врачами, с теми, кто работал в этом здании. Они стали обсуждать, стоит ли его сносить или как-то использовать. Затем они инициировали конкурс.

Архитекторы предлагали разбить 3D-парк. Они разрушили крышу, чтобы в здание попадали солнечные лучи. Посадили деревья внутри здания, теплицы разбили внутри. Сейчас они уже используются иначе: пациентам так понравилось это пространство, что они там проводят свои терапевтические сессии. Мне нравятся госпитальные пространства. А 3D-парки приспособлены для терапевтических сессий. Здание используется как парк. Немножко крыши, под которой можно спрятаться, но все равно человек ощущает себя частью внешнего пространства.

Китай: фабрика тофу

Вопрос производства сильно завязан с нашим миром, живущим в эпоху неолиберализма. Глобальный капитализм корнями уходит в разные точки мира, если вы что-то производите. Сталь поступает с одного континента, медь — с другого. Огромное количество контейнеров, судов. Чтобы собрать один смартфон где-нибудь в Китае, создаются огромные логистические потоки. Вопрос локального производства очень интересен в этом смысле.

Если подумать о сельскохозяйственных зонах, это проблема, с которой столкнулись люди по всей планете. Они мигрируют в города, добавляя проблем, усугубляя кризис жилья. При этом сельская местность становится заброшенной. Вопрос, каким образом организовать устойчивую экономику в заброшенных сельских зонах?

Один из прекрасных примеров был найден в сельскохозяйственных областях Китая… Думая о Китае, мы думаем о Шанхае, гигантских мегаполисах. Но у них есть огромные пространства за их пределами. А люди продолжают мигрировать в большие города.

Хучан — это китайский архитектор, девушка, которая получила образование в Гарварде. Один из ее проектов для сельской местности — фабрика по производству тофу. (...)

Потрясающий ландшафт, но люди продолжают уезжать, потому что им негде работать. Она поняла, что у них совершенно разные квалификации. В этой деревне они очень хорошо делают тофу из соевых бобов. В Китае нельзя продавать то, что вы производите дома, потому что необходимо получить гигиенические разрешения для того, чтобы выходить на рынок со своей продукцией. Она использует здание, локальные навыки для того, чтобы организовать коллективное производство, которое соответствовало бы всем санэпидемиологическим стандартам.

Теперь все жители деревни могут производить тофу на этой фабрике. Они все производят локально. Хучан очень просто подходит к дизайну, никаких внешних работников не нужно, все это делается с привлечением локальных работников.

Это маленькие проекты: 30-40 рабочих мест ей удается создать. Но что потрясает в ее работе в этом регионе — она реализовала около 30 проектов. Фабрика тофу, фабрика по производству коричневого сахара, керамическая фабрика, производство чая, бамбуковых изделий. Изначально она смотрит, какие квалификации существуют в этих небольших поселениях, и называет это все экологическими деревнями.

Нам нужны эти маленькие инициативы снизу-вверх, но мне кажется, что они не спасут планету. Необходимо выстраивать новые альянсы, новые сети.

Экология, экономика и социальная среда

Третий и ключевой момент в плане подхода к архитектуре с точки зрения заботы — необходимо учитывать все три элемента: экологию, экономику и социальную среду.

Когда мы говорим о состоянии планеты, многие считают, что экология — это что-то для богатых. Когда вы голодаете, вы не станете заботиться о планете. Но мне кажется, что все это необходимо осмысливать в совокупности. Нельзя смотреть изолированно ни на один из этих аспектов. (...)

Необходима инициатива как сверху вниз, так и снизу вверх. Мы не сможем решить эту проблему исключительно маленькими локальными инициативами. Нам нужна поддержка правительства, НКО и локальных сообществ. Нам нужны архитекторы, которые готовы и способны выстраивать новые союзы, новые альянсы.

Вначале я говорила, что архитектура и урбанизм являются частью позднего капитализма. Вопрос состоит в том, каким образом мы можем привлечь новых клиентов, выстроить новые связи, новые сети, как мы можем по-новому взаимодействовать, заниматься сотворчеством между разными дисциплинами.

Наверное, вы поняли, что все авторы показанных проектов подходят к их реализации с планетарной точки зрения. При этом реализация очень локальная. Проект в Пакистане использует местные материалы: бамбук, глину. Французские проекты работают индустриальными методами. Нет какого-то единого способа спасти планету. Необходимо использовать локальные навыки и квалификацию.

Один из последних моментов. С точки зрения заботы в архитектуре необходимо начинать с тем, что уже существует. Необходимо осмотреться вокруг и задуматься, что является ценным в существующем окружении, с чем вы можете выстроить взаимосвязь и как-то восстановить. Мы не говорим о революции, которая подразумевает все начать с чистого листа. Мы говорим, что должны восстановить будущее. Не создать заново, а именно восстановить. (...)

Ответы на вопросы

Елизавета: Можете дать совет молодым специалистам, которые хотели бы работать в этой области, например, заниматься социальной архитектурой в общем? И если у вас есть понимание российского контекста, то как то, о чем вы рассказывали, применимо к нашим реалиям?

Ангелика Фитц: Два предложения с моей стороны. Попытайтесь изменить вашу точку зрения, ваше отношение, как вы воспринимаете вещи, с точки зрения заботы. Так мы это называем.

Необходимо искать новых партнеров, формировать новые союзы. Архитекторы или урбанисты не смогут осуществить эту трансформацию одни. Даже если вы инициируете свой собственный проект, вам будут необходимы партнеры, иначе ничего не получится. Необходимо выстраивать новые взаимосвязи.

Константин: Вы представили несколько кейсов. Как считаете, достаточно ли тех мер, которыми вы проиллюстрировали лекцию? Если их действительно широко применять, позволят ли они решить проблемы, о которых вы говорили?

Ангелика Фитц: Это очень сложный вопрос. С подвохом. Изменения грядут огромные, но мы должны действовать. И мне кажется, что у нас еще есть время для того, чтобы что-то изменить. Я не говорю, что это мейнстримовское направление архитектуры. То, что я вам показывала, — это не мейнстрим, а очень маленькие инициативы, но они открывают новые возможности. И мы хотим показать нашим проектом, что мы можем спать в состоянии шока. Потому что масштаб проблемы таков, что у нас руки опускаются. (...)

На реализацию большинства проектов, о которых я рассказала, ушло много лет. Опять же, важно учитывать то, каким образом архитекторы и урбанисты сейчас получают оплату. Необходимо сделать проект, пройти комиссию, затем проект останавливается, вы получаете часть денег — все это достаточно длительные процессы. Необходимы новые модели оплаты труда архитекторов, дизайнеров. Новые подходы к тем, кто заботится о планете. Если такой новый способ оплаты не будет введен, очень сложно будет реализовать подобные инициативы.

Анатолий: Если посмотреть на примеры того, как Корбюзье решил трансформировать ландшафт в Индии, то станет ясно, что общественные пространства на Западе и на Востоке трансформируются совсем по-разному. Эти новые возникающие тенденции, насколько они навязывают свои модели в регионах, для которых не предназначались?

Ангелика Фитц: Очень сложный вопрос. Вы заставили меня задуматься о концепции общественных пространств и вообще обобществленной природе пространства. На Западе в Европе возникло определенное локальное культурно-специфическое восприятие. В других культурах — арабских или азиатских — общественные и частные пространства осмысляются по-другому. От этого необходимо отталкиваться. Нельзя сказать, что это хорошее общественное пространство для всех мест планеты. Необходимо дифференцировать.

В рамках капиталистической системы неолиберализма это экспортируется на очень защищенные экономики и сообщества. Такие, как Индия, которая вдруг открылась, там возник капитализм, он оказал огромное обширное воздействие на все сферы жизни страны, и теперь, как мне кажется, это привело к очень опасным результатам.

Если посмотреть на Бангалор, то, что происходит там в плане урбанизма и роста — это катастрофа с точки зрения экологической обстановки.

Юлия: Есть ли какая-то обратная связь от крупных игроков, от рынка строительства и реконструкции? Они как-то следят за такой инициативой? Дружественной, экологичной. Прислушиваются или, наоборот, стараются как-то этому помешать? Или пока держатся в стороне? Как-то они присматриваются или, может, даже пытаются контактировать, воздействовать?

Лектор: Возвращаюсь к вопросу этих обширных зеленых инициатив. Существует огромное количество различных регуляций, которые нужно учитывать, когда вы делаете здание более экологичным, получаете сертификат и продаете его дороже. Но я сейчас говорю совсем не о такого рода зеленых инициативах. Вопрос в том, каким образом достучаться до этих стейкхолдеров.

Я могу просто рассказать, что мы делаем в Вене в нашем музее. У нас есть группа партнеров. В основном это девелоперы, представители строительного сектора. Мы говорим: «Если вы хотите быть хорошей компанией, то поддерживаете музей, интересуетесь архитектурой. Вы должны это показать. Речь не только о финансовых инвестициях. Мы должны вместе обучаться». Я учусь у них, они учатся у нас.

У нас есть небольшие экспертные конференции на 15 человек. И там мы обсуждаем все эти проблемы в контексте наших выставок. Директора, CEO, президенты тех компаний приходят на наши конференции, мы вместе с ними обсуждаем все эти проблемы. И действительно это процесс, который имеет какие-то результаты. Не всегда, но маленькими шагами мы движемся к цели.

Светлана: Какие компетенции и навыки должен разрабатывать молодой архитектор для того, чтобы достучаться до этих нового типа стейкхолдеров и вовлечься в этот процесс? Очень редко архитекторы говорят на том же языке, что и стейкхолдеры. Мы не говорим на языке экономики, мы не говорим на языке экологии и так далее. Невозможно охватить все отрасли. Либо нужно открывать новую архитектурную практику с огромным количеством узких разносторонних специалистов. Где найти решения?

Лектор: Вы совершенно правы. Вопрос об архитектурном образовании — это вопрос трансдисциплинарности. Мы говорим об этом на протяжении многих лет, возможно, даже десятилетий. Даже если поговорить с художником с точки зрения архитектуры, то вы поймете, что это разные миры. Эколог, антрополог, инженер — это такие разные точки зрения.

Недавно мы организовывали выставку с Дениз Скотт-Браун, партнером Роберта Вентури. Она говорила, что когда преподавала в 1960-х, то поняла, что ее архитекторы и студенты в области урбанистического планирования не знали, как разговаривать с социологами, потому что вообще не понимали, какие вопросы можно задавать. У них не было необходимого лексикона, базовых навыков и знаний, чтобы просто выстроить диалог. Она пришла к тому, что необходимо понять и научиться задавать правильные вопросы. Невозможно все охватить, но необходимо выстраивать диалог. И вопрос тут в образовании.