Легенды и мифы Куликова поля

К годовщине великой победы русских войск над татарами в 1380 году МОСЛЕНТА подробно разбирает и слегка развенчивает миф о Куликовской битве. Впрочем, менее важным для нашей истории он от этого не становится.

8 сентября 1380 года с рассветом на поле возле впадения в Дон речки Непрядвы напротив друг друга выстроились русские и татарские войска. Едва рассеялся туман, началась сеча, продолжавшаяся не меньше трех часов. Итогом ее стала полная победа русских полков, которые еще долго гнали противника по степи.

Эти факты известны нам достоверно и не подлежат обсуждению, они изучаются в школе и кочуют из учебника в учебник. Естественно, этими сухими сведениями дело не ограничивается и рассказ о сражении обрастает подробностями. Вот тут-то и появляются вопросы.

Откуда мы знаем о Куликовской битве

Самый ранний из дошедших до нас письменных источников, рассказывающих о сражении, — так называемая Краткая летописная повесть, которая, по мнению ученых, была составлена в самом начале XV века. Она известна в нескольких списках, которые практически совпадают. Это самое близкое по времени и, видимо, наиболее точное описание событий 1380 года, на основании которого уже создавались более поздние произведения.

Примерно в середине XV века появляется Пространная летописная повесть, которая вошла в IV Новгородскую и I Софийскую летописи. Это уже не информационное сообщение, а художественно-публицистическое произведение, при создании которого использованы фрагменты из «Жития Александра Невского», «Чтения о Борисе и Глебе», а также многочисленные библейские цитаты. Некоторые люди, упомянутые в Пространной летописной повести, явно не могли участвовать в событиях 1380 года, поскольку тогда просто не жили. Просто кто-то хотел «создать себе биографию» — задействовать предков в исторических событиях.

Два других самых знаменитых старинных источника — «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище» появились на свет минимум через сто лет после описываемых в них событий. Это не исторические, а эпические произведения, которые должны были стать основой новой идеологии только что ставшего независимым Московского царства — Третьего Рима и наследника великих традиций. Воспринимать «Задонщину» и «Сказание» как исторический источник можно и нужно. Но, скорее, как отражение идеологии своего времени, как уникальные памятники литературы конца XV – начала XVI веков, а не как источники информации о событиях, случившихся за сто лет до того.

Помимо этого, стоит упомянуть о наличии иностранных (немецких, польских и ордынских) упоминаний и археологических данных. Последние могли бы дать самую точную картину, но они очень скудны. Уже довольно много лет в районе Дона и Непрядвы работает комплексная экспедиция Государственного исторического музея, но лишь в последнее время стали появляться относительно яркие артефакты — фрагменты доспехов, наконечники стрел и копий. Скромность находок не должна смущать — оружие в те времена было большой ценностью, его собирали сразу после битвы, а братские могилы воинов располагались на высоком берегу Дона и могли уйти под воду при изменении береговой линии. Кроме того, черноземные почвы и, особенно, вносимые в них годами удобрения очень агрессивны и не способствуют сохранению костей.

Зато недавно появились отчеты о палеоботанических исследованиях, которые здорово прояснили картину. Ученые доказали, что из-за изменения климата структура лесов и степей изменилась и ориентироваться на нынешний ландшафт не стоит. Была составлена относительно точная карта местности для конца XIV века и практически наверняка определено место сражения — относительно небольшая поляна среди прибрежных лесов.

Масштаб сражения. Дружинники против «генуэзцев»

Если верить «Задонщине» и «Сказанию», то численность русских войск доходила до 300 тысяч человек. В Пространном своде говорится примерно о 100 тысячах. Цифры впечатляющие, но, явно, завышенные и очень сильно.

Войско собиралось быстро, посему времени на сбор и вооружение ополчения из дальних деревень просто не было. Видимо, большую часть армии Дмитрия составили княжеские дружины, боярские отряды и городское ополчение.

Исходя из различных источников можно утверждать, что в Куликовской битве принимали участие воины из Московского, Владимирского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Моложского, Стародубского, Кашинского, Смоленского, Новосильского, Оболенского, Тарусского, возможно, Суздальско-Нижегородского и Муромского княжеств. Помимо этого, были небольшие личные дружины безземельных князей, отряды из Пскова, где «сидел» князь Андрей Ольгердович и, возможно, Новгорода. Никогда ранее Русь не собирала столь масштабного и представительного войска, но все же, численность его, по мнению большинства исследователей, не могла превышать тридцати тысяч ратников. В последние годы, ссылаясь на недавно выясненный размер поля боя, специалисты говорят о семи-десяти тысячах воинов.

Татарское войско, видимо, несколько уступало в численности русскому. Хотя есть ордынские источники, говорящие о двукратном превосходстве Дмитрия, но, скорее всего, это преувеличение. Стоит отметить, что собственно татаро-монголов у темника или беклярбека Мамая было не много, а основу его армии составляли наемные контингенты. Мамай, которого иногда ошибочно называют ханом, был по отношению к Золотой Орде отщепенцем-сепаратистом и контролировал лишь степные районы западнее Волги, северное Причерноморье и Крым. Большую же часть Золотой Орды вплоть до северного Приазовья к этому времени уже завоевал хан Тохтамыш.

В войске Мамая были яссы, косоги, буртасы, черкесы и половцы. Были и пресловутые «генуэзцы» — наемники, набранные в Кафе (Феодосии) и Сугдее (Судаке). Вряд ли среди них были настоящие итальянцы, которых в Крыму было немного, скорее, это был портовый сброд.

Отлучение Дмитрия и Сергий Радонежский

На фронтоне Храма Христа Спасителя в Москве можно увидеть горельеф (подлинник его находится в Донском монастыре): Сергий Радонежский благословляет на битву коленопреклоненного князя Дмитрия Ивановича и его брата Владимира Андреевича. За спиной у старца стоят воины-иноки Пересвет и Ослябя. Эта сцена настолько прочно вошла в души и сердца россиян, что достоверность ее не вызывает сомнений. А между тем, в ней больше легендарного, нежели реального.

Заезжал ли Дмитрий в Троице-Сергиеву Лавру накануне Куликовской битвы? Вопрос этот не праздный, поскольку отношения у московского князя с официальной церковью в это время были очень напряженные.

В ранних летописных текстах о встрече упоминаний нет, появляется этот сюжет лишь в «Сказании о Мамаевом побоище» и в «Житии Сергия Радонежского». Но последний памятник, изначально созданный Епифанием Премудрым в начале XV века, дошел до нас лишь в поздних, так называемых, похомиевых (написанных Похомием Логофетом) редакциях, которые появились даже позже «Сказания». И, скорее всего, красивый сюжет о приезде Дмитрия к Сергию перекочевал в «Житие» из «Сказания», где он появился впервые.

В этом рассказе множество нестыковок как хронологических, так и фактических. Проанализировав их, большинство исследователей сходятся на том, что описанный визит князя и благословение Сергия в реальности были, но случилось это в 1378 году перед битвой на реке Воже, в которой воины Дмитрия разбили отряд мамаевского мурзы Бегича. Видимо, об этом шла речь в изначальном тексте Епифания, а через сто лет сюжеты переплелись, и времена в «Сказании» смешались. Принципиально в отношениях почитаемого старца и князя это ничего не меняет, лишь уточняет ситуацию. В любом случае, Сергий Радонежский взял на себя великую ответственность и благословил князя на бой с татарами, не оглядываясь на его отношения с митрополитом. По другим источникам известно, что шедшее на Дон русское войско (возможно, без Дмитрия) в Коломне благословил местный архиепископ Герасим.

Пересвет и Челубей. Был ли поединок?

Если Дмитрий не заезжал в Троице-Сергиев монастырь, то откуда в войске взялись воины-иноки Пересвет и Ослябя? Они фигурируют уже в ранних вариантах летописи, в том числе в самом первом Кратком повествовании, где боярин Александр Пересвет назван в числе погибших. В Пространной повести он назван бывшим брянским боярином, очевидно, перешедшим на службу к великому князю Московскому вместе с князем Дмитрием Брянским. Ослябя в текстах не фигурирует, зато мы знаем, что в 1389 году он состоял на дипломатической службе у великого князя Василия Дмитриевича (сына Донского). В летописи он именуется «черньцомъ Родионом Ослебятемъ, иже прежде былъ боярин Любутьскы». Любутск — город в Брянской области, так что Пересвет и Ослябя — земляки, возможно, даже родственники.

Фигурируют они и в «Задонщине», причем, оба.

«Пересвет поскакивает на борзе кони, а злаченым доспехомъ посвечиваше. [...] И молвяше брат его Ослабе черънецъ: "Брате Пересвет, вижу на тели твоем раны, уже голове твоеи летети на траву ковыл[ь], а чаду моему Якову на ковыли земли не лежати на поли Куликове...»

Получается, Пересвет участвовал в сражении, а не погиб в поединке с Челубеем, да и выглядит он не чернецом, а витязем в золоченом доспехе. А у Осляби еще и сын Яков сражался с татарами! И никаких намеков на знаменитый поединок…

Вообще сюжет с поединком появляется лишь в «Сказании» — напомним, самом позднем и наиболее легендаризированном из всех летописных рассказов о Куликовской битве. Описания «дуэли» в разных списках сильно отличаются. То бились пешими, то конными, то копьями, то мечами, то Пересвет доехал до своих, а Челубей рухнул наземь, то русский витязь упал сверху на врага и прикрыл его ризой…

Исторических аналогий поединку мы не находим. Фраза «по обычаям того времени» не соответствует действительности — такой традиции не было ни на Руси, ни, тем более, в Орде. Священный закон — Яса Чингисхана — требовал четкого подчинения дисциплине и командам офицеров, а своеволие каралось смертью. К тому же татары (и другие степняки) атаковали в конном строю, изначально забрасывая врага стрелами, а построение друг против друга и стояние на месте (что подразумевает поединок) противоречило их тактике. Получается, что поединок Пересвета и Челубея — скорее всего вымысел или, если угодно, авторская гипербола. Впрочем, это нисколько не умаляет заслуг нашего витязя, ведь, если он удостоился персонального упоминания в летописи и остался в памяти народной, значит, действительно отличился в сражении.

Сюжет с переодеваниями и засада

Еще один легендарный момент — участие в сражении самого князя Дмитрия. По преданию, князь решил биться как простой воин в первых рядах, посему он поменялся конями и одеждой с московским боярином Михаилом Андреевичем Бренком, повелев своему оруженосцу держать рядом с ним свое черное (или чермное, то есть багровое) знамя. Во время битвы командовавший большим полком воевода Михаил Бренок погиб. Самого же князя после битвы, якобы, нашли в изрубленном доспехе, без сознания, но живого и даже особо не пораненного. Для достоверности рассказа указаны имена воинов, обнаруживших князя, правда, в разных списках они отличаются, причем в некоторых фигурируют люди, которые в битве участия принимать не могли. Ясно, что это поздние вставки и желание расцветить биографию рода.

Если же говорить о ходе битвы, все источники указывают на то, что главную роль в ней сыграл удар засадного полка, до решающего момента скрывавшегося в дубраве на берегу. Командовал этим отборным отрядом двоюродный брат Дмитрия князь Владимир Андреевич Серпуховской (получивший прозвище Храбрый) и опытный воевода князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Когда татарской коннице после изнурительного боя удалось потеснить левый фланг русских войск и просочиться в тыл, молодой князь хотел атаковать сразу, но матерый воевода, потомок литовского князя Гедиминаса, женатый на сестре Дмитрия Донского, уговорил его подождать. И лишь когда татары в достаточно большом числе сосредоточились в тылу большого полка и построились для атаки, Боброк дал приказ своим воинам напасть на врага. Удар свежего отборного конного отряда был столь внезапен и силен, что татары не смогли перестроиться. Они оказались зажаты между русскими полками — большая часть была изрублена, остальные побежали, увлекая товарищей.

Использование скрытого резерва в военной науке не новость — его применял еще Юлий Цезарь в битве при Фарсале. Однако в русской военной истории это был первый подобный пример. И, главное, применен резерв был чрезвычайно удачно и своевременно, что говорит о недюжинных полководческих талантах князя Дмитрия и его воевод.

Литовский след и русские потери

Известно, что союзниками Мамая в этой битве выступали литовец Ягайло и рязанский князь Олег. Считается, что они шли к Дону, но к битве не поспели. А скорее всего, и не собирались поспевать. Если бы Мамай всерьез рассчитывал на их помощь, он вполне мог подождать, но темник предпочел атаковать превосходящие силы врага, значит, поддержки не ждал.

Ни в одном русском источнике не упоминается страшный факт — нападение литовских отрядов на обоз с раненными русскими воинами, возвращавшимися домой после битвы. Однако на это прямо указывают прусские хронисты: монах-францисканец Торнского монастыря Дитмар Любекский и живший в Ризенбурге чиновник из Помезании Иоганн Пошильге.

«В то же время была там великая битва…между русскими и татарами…. И тогда русские выиграли битву. Когда они хотели отправиться домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были позваны на помощь татарами, и взяли у русских их добычу, и убили их много на поле».

(из хроники Дитмара Любекского)

Хочется верить, что эти сведения недостоверны. Они не меняют исторического смысла Куликовской победы, хотя, возможно, поясняют огромные потери русских войск.

А значение этой победы для русской истории действительно невозможно переоценить. Очень точно это выразил Лев Гумилев: «На Куликово поле пришли москвичи, серпуховчане, ростовчане, белозерцы, смоляне, муромляне и так далее, а ушли с него — русские». Это была важнейшая веха в создании русского этноса, можно сказать, отправная точка. Важно и то, что никогда больше после этого не подвергалось сомнению главенство Москвы как центра русских земель. Не случайно, через два года, несмотря на разорение Москвы, хан Тохтамыш отдал ярлык не своим союзникам Михаилу Тверскому или Дмитрию Суздальскому, а именно Дмитрию Донскому — лидеру всех русских земель.

Насколько важно для нас точное следование историческим фактам и насколько допустимы в них погрешности? Можем ли мы позволить себе легендаризировать события тех лет, пытаться усилить патриотический эффект приукрашиванием побед и ретушированием неудач? Это принципиальный и очень важный вопрос. «Маленькая ложь рождает большое недоверие». А недоверие к своей истории приводит к пренебрежению ею. Пытаясь создать образы идеальных незапятнанных героев, мы теряем дух настоящих людей, состоящих из плоти и крови, но жертвующих собой ради великого дела. Они превращаются в мифических былинных богатырей, полубогов, которые не могут быть примером для подражания простых смертных.

Ведь не важно, лично участвовал в Куликовской битве Дмитрий или нет — все равно он организатор этой победы. Он и в других важных экспедициях, например, в походах на Рязань и на Булгар не участвовал (войском командовал Боброк и московский тысяцкий Вельяминов), и с Тохтамышем воевать не стал. Да и умер князь «от тучности великой», не дожив до сорока. Но это его заслуг не умаляет.

И Пересвет не перестает быть великим воином и героем, даже если не было его пресловутого «поединка» с Челубеем. И уж тем более не пострадает образ преподобного Сергия Радонежского — не только великого православного подвижника, но и политического деятеля, не гнушавшегося мирскими делами.

К сожалению, пока мало изучены и не «раскручены» фигуры других героев Куликовской битвы: князя Владимира Храброго, Дмитрия Боброка, Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, Семена Мелика, Микулы Васильевича и других московских воевод. Всех не перечесть. Но вспоминать о них хотя бы в дни годовщин — наш долг.

Георгий Олтаржевский