«Центр Москвы — скопище хлеба, фруктов, студня, икры, сыра, халвы…» Какой увидел столицу СССР иностранный писатель

«Ленин из крема и шоколада»

Путешествуя за границей, писатель редко заглядывал в соборы, картинные галереи и музеи, а предпочитал обычную, неприукрашенную жизнь. И в России в первую очередь его интересовал повседневный быт простых людей.

Писатель сошел с поезда на Виндавском — ныне Рижском — вокзале. Он вспоминал, что его сразу охватила грусть. Пахло снегом, каркали вороны, воздух был насыщен влагой и резким запахом паленой шерсти. Он взял извозчика, и копыта лошади зацокали по столичным мостовым.

«Толстой говорил, что каждый русский воспринимает Москву как мать, — писал Крлежа. — Согласно Толстому, иностранцы, не зная, что Москва — мать всех русских, чувствуют женский характер этого города. С точки зрения сегодняшнего путешественника-марксиста, ничего женственного в Москве не осталось. Сегодняшняя Москва — огромная кузница ленинизма, она ленинизирована всеми возможными декоративными средствами. На вокзалах установлены памятники Ленину, и путешественник видит его, едва ступив на московскую землю, а затем наблюдает фигуру Ленина в бесчисленном множестве вариантов».

Ильич, умерший год с лишним назад, словно вернулся на землю Страны Советов. Он глядел с витрин, плакатов, знамен, экранов кинотеатров. Его портреты были на трамваях, стенах домов и дворцов. Ильич был на марках, настольных календарях, бланках и ресторанных прейскурантах. С ленинских цитат начинались передовые статьи газет, ими открывались заседания и лекции.

Гость из Югославии встречал и вовсе удивительные вещи: в московских кондитерских стоял Ленин из крема и шоколада, торты и пирожные были украшены его цитатами. В цветочных магазинах имя вождя пролетариата выкладывалось из красных и белых гвоздик.

«Нищие держали бутерброды с красной икрой»

Гость из Югославии с нескрываемым удивлением и даже завистью смотрел на изобилие продуктов в столице. Повсюду была еда — бесконечная, разнообразная, вкусная. Над столицей стояло горячее аппетитное облако, и тысячи нетерпеливых едоков заполняли столовые, трактиры, кафе, рестораны.

Эта красочная картина возбуждает аппетит, напоминает рассказы очевидцев о дореволюционной хлебосольной Москве и «вкусные» фрагменты книг Гоголя, Толстого, Чехова, Аверченко, Гиляровского.

Чем больше узнавал Москву пришелец из Европы, тем больше удивлялся. Его изумили оборванные нищие, державшие в руках бутерброды, намазанные толстым слоем красной икры. Не выпуская изо рта папиросы и не переставая жевать, они привычно слезливо тянули: «Подайте, люди добрые!»

Все это похоже на сказку, но вряд ли Крлежа проявил чересчур сильную фантазию. В середине 20-х годов в России царил НЭП, и прилавки магазинов и лавок заполнились продуктами. Открылось немало дорогих ресторанов, но появлялись и столовые, где еда стоила недорого.

Хорват писал, что в 1925 году в Москве можно было сытно пообедать за рубль сорок копеек. В меню входили суп или суп-пюре, щи или говяжий суп с приличным куском мяса. Кроме того — рыба или жаркое, салат, шоколадный крем или мороженое. Другой обед — за шестьдесят копеек — состоял из супа с куском говядины и жаркого с гарниром.

Средняя зарплата по стране составляла 46 рублей. Как известно, персонаж романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок» Александр Корейко в своей конторе получал 43 рубля. Впрочем, были категории рабочих и служащих, которые получали полторы сотни рублей и больше.

По мнению гостя, в Москве можно было устраивать не перерывы на обед, а перерывы на отдых от обеда. Большинство людей, с которыми общался Крлежа, постоянно что-то жевали. В учреждениях сотрудники заваривали чай, ели горячие пирожки с мясом; чиновники, разговаривая с клиентом и оформляя документы, шуршали чем-то съестным в своих ящиках или грызли яблоки.

«Скромный средний вкус»

Крлежу поразило в России не только изобилие продуктов. Он обратил внимание, что там много читают. В киосках и в залах ожидания на вокзалах продавали книги самого различного содержания. «Приятный сюрприз после европейской порнографии», — констатировал гость.

Он пришел к выводу, что жизнь в Москве не слишком отличается «от жизни на Балканах, или в Литве, или в пространстве, лежащем на восток от линии Данциг — Триест. Он отмечал, что «женщины в основном одеты очень просто, на улицах преобладает скромный средний вкус, что весьма симпатично после западных столичных борделей».

Однако не следует думать, что Крлежа писал только о хорошем, не замечая плохого. Он видел и недостатки. К примеру, «в номере гостиницы воняло карболкой и паленым; грубые простыни на солдатском топчане, пустота выбеленной комнаты и ее голые стены — все это напоминало скорее палату сумасшедшего дома, чем отель…»

Автор книги был поражен тем, как необязательны были люди, с которыми он общался. Бывало, встреча назначалась на один день, затем без всяких причин переносилась на другой — и так несколько раз. Человек исчезал, не звонил и не приходил.

Cимвол вечности

В то время тело Ленина лежало на Красной площади во временной деревянной усыпальнице, которую писатель сравнил с Ассирийским кубом — символом вечности. Он был удивлен тем, сколько людей каждый день приходит к мавзолею. Рядом с золотоискателем и охотником стоит китайский рабочий, рядом с мужиком из Тульской губернии — толстый голландский торговец…

Все они терпеливо мокнут под дождем, мерзнут на ветру, ожидая своей очереди войти в мавзолей и поклониться праху коммунистического вождя, пообещавшему жителям советской страны светлое будущее. Безмолвной процессией люди проходят перед набальзамированным телом в стеклянном гробу.

Еще одно место в столице впечатлило гостя — Музей революции: «Пройдясь по мраморным залам бывшего Английского клуба на Тверской и глядя на отражения огней в полированных стеклах музейных витрин, приходишь в состояние тихого умиротворенного надгробного молчания, какое обычно царит в храмах и мавзолеях. За музейным стеклом, в запахе окровавленных лохмотьев и потрепанных памфлетов, на старом, молью побитом сукне, среди выцветших фотографий хранятся бальзамированные свидетельства человеческой жертвенности и героизма».

Милослав Крлежа покидал нашу страну полный впечатлений и с большим желанием приехать сюда снова. Так и произошло. Но лишь через 40 лет. Что же касается книги «Поездка в Россию», то она была переведена на русский язык только спустя 80 лет после того, как ее автор ступил на землю нашей страны.