«Никита Михалков год спал у меня на раскладушке». Сергей Никоненко — о детских заработках, знаменитых коллегах и Москве

Про арбатское детство, помойку МИДа и марки

Я вырос на Арбате. Мы жили в коммуналке рядом с МИДом. Жили очень скромно. Достатка не было. Родители — рабочие. С детства я понимал, что надо самому прокладывать дорогу в жизни.

Мальчиком я был смышленым. Подружился с местным дворником и стал его помощником. Чистил снег, убирал листья, подметал… Метла была большая, а я — маленький (самый маленький в классе). Дворник платил мне копейки.

Зато я имел доступ к мусорным бакам МИДа. Помойка была для меня кладом. Там находилась ненужная почта с марками. Красивыми. Всех государств. Аккуратно, специальными приспособлениями я извлекал марки, чтобы не повредить, и продавал. Я засовывал марки под одежду, чтобы никто не обнаружил. Мгновенно превращался из худенького мальчика в «колобка». Марки менял, продавал у Бородинского моста. Там была точка торговли филателистов.

У меня всегда были деньги. В юности марки сделали меня состоятельным кавалером. Я мог пригласить девушку и в кино, и в кафе. Причем у меня были редкие экземпляры — Берег Слоновой Кости, Парагвай, коллекция с английской королевой Елизаветой. Марки я продавал и за границей, куда мы выезжали на фестивали с фильмами. Суточные ведь были копеечные. Боялся провозить много марок — вдруг застукают. Шубу жене из-за границы так и не привез. Но на хорошие духи, косметику хватало.

Про работу почтальоном и убитый интерес к наукам

Я успел поработать и кондуктором шестого троллейбуса, и разносчиком газет. Правда, из кондукторов быстро ушел — воровать учили, а мне это было противно. А вот лямку почтальона тянул несколько лет.

Достался мне самый большой участок — от Никитского бульвара, 12, через кинотеатр «Художественный» и до, как сейчас помню, магазина «Меха». Ходил с огромной сумкой через плечо с раннего утра и до ночи. Десятый класс я оканчивал в школе рабочей молодежи. Занимался в театральной студии дворца пионеров. Школу окончил неважно. Увлечение самодеятельностью убило интерес к наукам.

Про драки до первой крови и решение пойти в артисты

Я вырос на улице. Но в нашем арбатском дворе был свой кодекс чести. Например, надо было драться до первой крови. Не больше. Кулаками помашем, но, если царапина и «кровянка», заканчиваем. Еще мы играли в лапту, бегали по крышам. Причем в нашей компании были и девчонки.

У меня никогда не было зимнего пальто. Родители могли купить, но зачем? Все было рядом — школа, дом, двор, кинотеатр. А в зимнем пальто много не побегаешь — неудобно.

Во времена моего детства на Арбате было сразу пять кинотеатров. Я сбегал с уроков в кинотеатр. Смотрел все, что выходило. Деньги на билет у меня были — за те же марки. Да и билеты тогда стоили копейки. В кинотеатре и надумал пойти в артисты.

Поступал во все театральные вузы. Очень хотел в ЩЕПку (Высшее театральное училище имени Щепкина — прим. «Мосленты»). Но туда меня как раз и не взяли. Прямо сказали, что я и Миша Кононов — одного типа, и что они берут его, а не меня. Я бы учился на курсе с Олегом Далем, Виталием Соломиным, Виктором Павловым.

Но поступил я во ВГИК на курс Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. Со мной учились Коля Губенко, Жанна Болотова, Лариса Лужина, Галя Польских… Потом я окончил режиссерский факультет ВГИКа. Таким образом, стал актером и кинорежиссером.

Про Василия Шукшина, Никиту Михалкова и женщин

В театре «Русская песня» Надежды Бабкиной я играю в спектакле «Калина красная» с Машей Шукшиной и с Андреем Мерзликиным. Василий Макарович Шукшин, а для меня — Вася, спал на раскладушке в моей квартире на Арбате, как, впрочем, и Никита Михалков. Правда, Шукшин несколько ночей, а Никита целый год был моим квартирантом.

Никита тогда развелся с Настей Вертинской и тяжело переживал это время. А Шукшин оказался на моей раскладушке, потому что жил как бомж. Да, у него было общежитие, но во время учебы.

Так получилось, что Шукшин часто ходил к нам на курс, где училась его вторая жена Лида Чащина (тогда — Александрова). Потом у нас училась и третья жена — Лидия Федосеева-Шукшина. Лида Чащина в порыве гнева написала донос на Васю, и Герасимов как бы оставил ее на второй год. Наш учитель не выгнал ни одного человека из ВГИКа, но строгость проявил только к Лиде Чащиной за ее жалобу на Шукшина.

Дочек Васи и Лиды, Машеньку и Олю я снял в своем дебютном фильме «Птицы над городом». В пять лет Маша была готовой артисткой. Очень пытливая девочка. Умненькая. В спектакле «Калина красная» играю отца ее героини.

Про Есенина

Я участвовал в создании музея-квартиры Сергея Есенина. Он находится в квартире его первой жены Анны Изрядновой. Она получила комнату в коммуналке в Сивцевом Вражке, и сюда приходил Есенин вплоть до своей смерти. В архивах обнаружил этот адрес и создал музей. Замечу, что во дворе этого дома в разное время жили Пушкин, Блок, Белый (он здесь родился), историк Сергей Соловьев и его сын — поэт Владимир Соловьев, Петр Чайковский, поэт Александр Тихомиров. К Владимиру Соловьеву захаживал в гости Лев Толстой.

Есенин вошел в мою жизнь после того, как в фильме «Пой песню, поэт» я сыграл Сергея Александровича. Михаил Ильич Ромм порекомендовал меня режиссеру Сергею Урусевскому за внешнее сходство с поэтом. Кто видел картину, тот знает, что в ней Есенин не показан ни бабником, ни пьяницей, как в других фильмах. Иногда он выпивал, но, скорее, ради рекламы.

В 1971 году Виктор Шкловский много рассказывал мне о Сергее Есенине, которого хорошо знал, и, по его версии, если «поэт что-то выкидывал, то только ради того, чтобы обратить на себя внимание». Беспробудный пьяница за десять лет не сможет написать и издать 31 книгу. Между прочим, в свет готовился трехтомник Есенина, но автор его не увидел. Лично я не верю в самоубийство Есенина. Он бы дождался.

Про соседство с Абдуловым

С Сашей Абдуловым мы были соседями как в Москве, так и за городом. Я так к нему привязался, что тоже построил дом на Валдае, чтобы не разлучаться. Саша жил талантливо, ярко, насыщенно. И — ужасно неправильно. Если бы он берег себя, то прожил бы гораздо дольше.

Когда я узнал о смерти Саши, заплакал. Хорошо знал и Олега Янковского — партнера Саши Абдулова в театре «Ленком». Они с Сашей были очень разные. Два антипода. Олег был рациональным, элегантным, аристократичным. А Саша — вечный ребенок. Жаль, оба ушли рано.

Про отцовскую мудрость

Мой отец, Петр Никанорович, до войны и в войну шоферил. А после победы его назначили руководить охото-рыболовной секцией спортобщества «Динамо». Он завешал мне одну мудрость — избегать врачей. Отец говорил: «Сережа, старайся не обращаться к врачам, а то непременно чего-нибудь найдут и залечат. У человека может быть только две болезни — отравление и простуда. Если простудился, выпей стакан водки с ложкой перца или молока с медом и спи. А если отравился — то стакан водки, но уже с чайной ложкой соли, закуси черной корочкой хлеба и пока не ешь». Отец дожил до 80 лет, хотя был тяжело ранен и в Гражданскую войну, и в Отечественную.

Отец был высокого роста: жилистый, худой, а я щупленький и маленький — в маму. Несмотря на то что мама была невысокого росточка и хрупкого телосложения, в семье она верховодила. Она обладала на редкость легкой рукой: что ни сажала, то вырастало, что ни стряпала — пальчики оближешь. Ничего вкуснее блюд, приготовленных мамой, в своей жизни я не ел.

Всю жизнь следую совету отца — избегаю врачей. Стараюсь мало пить. Выпить, конечно, люблю, но знаю меру. Однажды пришел пьяный, так моя жена Катя едва меня не зарубила шашкой (висела у нас на стене). С тех пор пью умеренно.

Про отличительную черту Москвы

Я — коренной москвич, а вот мой отец — приезжий, из деревни. Среди моих родственников были москвичи и прижимистые, для которых гости как наказание, и щедрые. Отличительная черта столицы — по-московски накрыть стол, чтобы ломился от еды. И хорошо выпить. Раньше после сытного обеда говорили: «Давайте поспим». Потом по новой садились и вновь ели, пили. Причем такие пиры устраивали даже люди среднего достатка.

Москва, разумеется, очень меняется. Сколько теперь машин ездит по Москве, и какие машины?! А психология вечного пешехода и водителя — разные психологии. В 50-е годы многие купались в Москве-реке. Говорили: «Ай-да купаться, ай-да!» — и шли к Бородинскому мосту. И я плавал, ведь я же как все. А сейчас что-то не вижу пловцов в Москве-реке.